Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Русско-грузинский литературный контекст стал особенно продуктивным пластом культуры, превратившимся в русско-грузинскую культурную империю. Давно уже известно, что результатом солидарности и противостояния в отношениях двух стран стали художественные произведения, пополнившие коллекцию мировой литературы. В случае с русской литературой тематически доминирующим явился романтический дискурс, а в случае с грузинской – антагонизм, подтолкнувший к формированию национального дискурса. Основой зарождения обоих векторов стали имперско-колониальные отношения, сформировавшиеся после прихода Российской империи в Грузию. Благодаря политике появилась имперская литературная традиция, вобравшая в себя множество мифов и породившая изобретенные традиции. Ее развитие включило в себя несколько этапов: от зарождения и расцвета до упадка, но не исчезновения. Даже после распада СССР оказалось невозможно принизить или уничтожить ее значимость и влияние. Политические «трактаты» породили нечто нематериальное, что даже после разрыва дипломатических отношений не возможно было нивелировать. Имперская литературная традиция, охватившая не только художественную литературу, но и переводы и научно-исследовательскую деятельность, несмотря на «провал» постсоветского времени, до сих пор продолжает играть чуть ли не более влиятельную роль скрепы между Грузией и Россией, чем все политические договоренности и «недоговоренности», зафиксированные на бумаге. Она превратилась в ту субстанцию, которая была рождена политикой, но затем оказалась над ней и до сих пор играет свою имперскую сближающую роль.

В период неприсутствия России в Грузии культурные отношения между странами выстраивались из единоверной, христианской перспективы, а в период присутствия (имперский и советский периоды) – из религиозной и политической. В постсоветский же период оба фактора перестали играть решающую роль. После развала СССР, с 1985 по 2014 год, обоюдная «мода» на Грузию и на Россию приутихла. Травма политического разрыва, желание провозгласить который появилось благодаря гласности и перестройке, вылилась в демифологизацию и ресемантизацию устоявшихся и активно поддерживающихся, особенно в советский период, понятий и образов. Вскрылись недосказанности прошлого. О взаимных благах уже никто не говорил. Как в русской, так и в грузинской литературе доминирующе и открыто стал звучать язык для «своих». В Грузии он сформировался из-за ментальности колонизованного народа, а в России – благодаря имперской ментальности. И этот язык, подогретый обострившимися вопросами национализма, превратился в язык вражды. Правда, если русский доступен обеим сторонам, так как за годы пребывания в империи грузины овладели им, иногда даже до уровня носителей языка, то грузинский остался закрытым, только для «своих», что определяет возможность или невозможность доступа к информации.

Миф о Грузии и ореол неприкосновенности, существовавшие многие годы, были разрушены. Слом во вроде бы идеально дружеских отношениях, которые выглядели как двухсотлетнее признание друг другу в любви, произошел после возможности высказать травмировавшие переживания, накопившиеся еще с имперских времен. Они были связаны с фактическим лишением привилегий грузинской элиты и упразднением автокефалии грузинской церкви в начале XIX века, с подавлениями народных восстаний как в имперский, так и в советский периоды, с аннексией Грузии в 1921 году, с репрессиями и расстрелами, а позже с событиями 9 апреля 1989 года и с постсоветскими войнами в Абхазии и Южной Осетии.