Политика и литературная традиция. Русско-грузинские литературные связи после перестройки

Мирная «литературная» часть романа сменяется новой реальностью периода конца СССР и гражданской войны. Чтобы усилить передачу трагичности разрыва между прошлым и настоящим России и Грузии, писательница помещает в центр романа любовную коллизию: отношения русской девушки Даши и грузинского парня Ираклия. С образом Ираклия в тексте, на мой взгляд, связан новый круг архетипичных представлений о Грузии, связывающих оба народа: свобода поэтов, избалованных привязанностью русских, христианство, русская литература. Автор начинает повествование об отношениях Даши и Ираклия с самого символичного места для русско-грузинских отношений: слияния рек Арагвы и Куры, воспетого М. Лермонтовым в «Мцыри» (Там же. C. 37), но затем показывает несостоятельность мифа о слиянии двух народов. Во время встречи героев у христианского и литературного символа Грузии, важного для русского сознания, в городе происходят волнения, основой которых является желание порвать с зависимостью от России (Там же. C. 36). Соколовская точно передает хронику событий 9 апреля: прекращение движения по «Проспекту», площадь, толпа с флагами, веселье, подошедшие к площади бронетранспортеры, предупреждение Патриарха-Католикоса, танки, солдаты, паника, крики, давка (Там же. C. 40). Грузия предстает перед героиней страной, отстаивающей свою независимость и отказывающейся от русского присутствия (о подробностях описания 9 апреля и гражданской войны речь пойдет ниже).

Грузия изменилась. В Тбилиси на «Проспекте» (проспект Руставели) – цветы и поминальные свечи по погибшим. Еще одним свидетельством происшедшего являются детали, напоминающие о смерти: комендантский час; танки на каждом углу; опознание жертв в моргах; пустеющий город, одевающийся в черное; похороны, длящиеся целую неделю. Последствием той ночи оказался страх смерти. Он подталкивал скупать самое необходимое: соль, спички, подсолнечное масло, крупы (Там же. C. 45). К окончанию грузинской части Грузия охвачена гражданской войной: город «кипел на медленном огне <…> И все становится еще хуже, чем было раньше, потому что теперь брат идет на брата» (Там же. C. 50). В Дашиных воспоминаниях всплывают кровавые ассоциации: по стенам домов текло варенье или вино из простреленных пулями емкостей, хранившихся на балконах. «Поствоенными синдромами» становятся «неудержимый хохот», «стук зубов», постоянно кажущийся звук выстрелов (Там же. C. 62), судороги рук, ощущение раздвоившейся реальности (война и мир). Как героиня Нины Бойко и герой Юрия Хабибулина, Даша Соколовской возвращается домой. Но это происходит не из-за притеснений со стороны грузин или ощущения неуютности среди них, а от невозможности находиться в другой стране, которой Грузия стала после развала СССР. Прослеживается ностальгия по прежней Грузии:

Я плачу и вспоминаю Страну. Такой, какой сохранила ее для себя. Страну, в которой я по-прежнему могу поднять руку перед автобусом и он остановится, как такси. <…> Страну, в которой люди, которых я люблю, останутся такими, какими я запомнила их в день нашего прощанья, и никто никогда не умрет, пока не умру я сама… (Там же. C. 83).

В образе героини романа продемонстрирована чрезмерная привязанность к идеализированному образу Грузии, как к Земле Обетованной, сформированная русской литературой. На самом деле она оказалась страной со своей историей, что шло вразрез или параллельно истории России.