Политика и театр в Европе XX века. Воображение и сопротивление

Мы родились в начале Первой мировой войны. Будучи подростками, мы пережили кризис 1929 года; когда нам было 20, к власти пришел Гитлер. Затем итало-эфиопская война, Гражданская война в Испании и Мюнхенское соглашение. Это основы нашего образования. Дальше была Вторая мировая война, поражение, Гитлер в наших домах и городах. Родившиеся и выросшие в таком мире, во что мы верили? Ни во что. Ни во что, кроме упрямого отрицания, которым мы были вынуждены оградиться с самого начала. Мир, в который мы были призваны, был абсурден, но не было другого, в котором мы могли бы укрыться… Если бы проблема заключалась в несостоятельности политической идеологии или системы правления, все было бы достаточно просто. Но то, что произошло, уходило корнями в самую основу человека и общества. В этом нет никакого сомнения, и это подтверждалось изо дня в день не столько поведением преступников, сколько поведением обычных людей[167].

Хотя Камю говорил именно о своем поколении, поколении Сартра, Брехта и Ионеско, описание Камю применимо ко всем, кто пережил ужасы первой половины XX века, включая Шоу.

Сочинения Ханны Арендт перекликаются со словами Камю, поскольку она заметила, что ужасы XX века обесценили все предыдущие попытки понять наш мир:

На уровне исторического прозрения и политической мысли преобладает нечеткое, общее согласие в том, что основная структура всех цивилизаций достигла переломного момента. Хотя в некоторых случаях может показаться, что эта структура лучше сохранилась в некоторых частях мира, чем в других, она нигде не может обеспечить руководство возможностями века или адекватный ответ на ужасы этого века [Арендт 1996][168].

Ни одна из наших устоявшихся теорий, религий или концепций не может адекватно объяснить жестокость тоталитаризма. Как настаивала Арендт, теперь мы должны признать, что мы «мыслим без преград» – без дающих чувство безопасности моральных абсолютов, нравственных императивов и руководства традиций. Мы больше не можем утешаться сознанием того, что наши жизни и поступки являются продолжением наследия человеческих достижений, поскольку «подземные воды западной цивилизации, наконец, выходят на поверхность и попирают достоинство нашей традиции» [Там же]. В наших попытках разобраться в том, что произошло, чтобы двигаться дальше, мы не можем полагаться на Бога или на какую-либо ранее созданную этическую теорию. Так как же нам действовать?

Сейчас, в XXI веке, в контексте международного терроризма, продолжающегося геноцида, мировых экономических кризисов и сопротивления авторитарных режимов, мы продолжаем пытаться ответить на эти вопросы: как нам следует себя вести в случаях, когда наши действия не определяются моральной уверенностью в религии и традициях? Что на самом деле означает фраза: люди «ответственны» за свои решения и поступки? Какое политическое значение можно придать ответственности, когда зачастую отсутствует законная власть для надзора за правосудием, а доминирующие политические органы являются источником разрушения?