Политика и театр в Европе XX века. Воображение и сопротивление

Подобно религии, идеологии коммунизма и фашизма предлагали надежду на будущее, четкие различия между другом и врагом и систему убеждений, предоставлявшую руководство для суждений и действий. Как пишет Арендт, тоталитарная идеология «выглядит как последняя опора в мире, где ни на кого и ни на что нельзя положиться» [Арендт 1996]. Хотя все четыре драматурга сумели разглядеть за ложными обещаниями жестокую суть фашизма, коммунизм оказался более сложным испытанием. И Брехт, и Сартр неоднозначно относились к достоинствам советской системы, возникшей из философии Маркса, основанной на идеях Просвещения. Им было трудно отказаться от классовой борьбы; ни один из них не хотел признавать, что в коммунистической идеологии Советского Союза мало осталось от идей, на которых она основывалась. Песня Контрольного хора в опере Брехта «Высшая мера» выражает обещание коммунизма:

ведь у одного лишь пара глаз,
а у партии тысячи.
партия семь видит стран,
а ты – только город один.
у тебя лишь одна минута,
а у партии множество минут.
тебя одного могут погубить,
а всю партию уничтожить нельзя,
потому что она – авангард масс
и ведет борьбу
по методам классиков, извлеченным из знания
жизненной действительности [Brecht 1997b: 83][170].

В этом стихотворении Брехт показывает, что коммунизм может быть одновременно соблазнительным и пугающим. Единство голосов, поющих или говорящих эти строки, имеет жуткий оттенок, однако надежда на равенство и справедливость, которую эти слова несут, была столь же реальной, как и страх, который они вселяли. Конфликт между потребностями коллектива и правами личности, который подчеркивается в пьесе, был одновременно инструментом обучения, призванным вызвать дискуссию, и свидетельством личной амбивалентности Брехта в отношении коммунистического движения.

В конечном счете понимание Брехтом марксизма как критического метода исследования, а не набора конкретных убеждений, позволило ему избежать подчинения советской идеологии.

Он понимал опасность, заложенную в ее логике, последствия того факта, что, по словам Арендт, «нельзя сказать А, не сказав В, С и так далее, вплоть до конца смертоносного алфавита» [Арендт 1996]. Поскольку каждое действие, мысль и решение определяются основными положениями, на которых основана идеология, – только партия знает, что лучше для рабочего класса, и все необходимые средства обеспечения бесклассового общества оправданы, – разногласиям или даже дискуссиям по тем вопросам, по которым партия принимает решения, в ней нет места. Брехт видел, что такая система не оставляет места для человеческой свободы. Его пара учебных пьес, «Говорящий “да”» и «Говорящий “нет”», рассказывает о последствиях опоры на такую систему и свободе, которую человек обретает в случае отказа от нее. В обоих случаях молодой человек заболевает во время путешествия группы через горы и должен решить, следовать ли обычаям: «С древних времен существует обычай, согласно которому всех, кто не может больше идти, следует бросить в долину» [Brecht 1997b: 52]. Те, кто терпят неудачу, должны спросить у группы, следует им повернуть назад или последовать обычаю. В первой пьесе молодой человек соглашается последовать обычаю и позволяет убить себя. Хор поет последние строки:

На том его друзья забрали кувшин
И вздохнули о путях мира сего
И горечи его обычаев,
А затем сбросили его вниз.
Бок о бок они стояли единой шеренгой
У самого края долины
И швырнули его со скалы,
Отведя глаза, ничего не видя.
Все поровну разделили вину
И вместе бросали комья земли
И большие плоские камни [Ibid.: 54].

Логика ситуации подсказывает, что группа должна это сделать, и они делают это, не говоря ни слова. Но в пьесе «Говорящий “нет”» молодой человек не соглашается. Когда группа требует от него ответа, он говорит: