Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

Однако прозападная внешняя политика Штреземана вызывала беспокойство в Кремле, и в качестве средства нажима на Берлин Москва вновь использовала «польский фактор», начав в 1925 г. с Варшавой переговоры о заключении договора о ненападении. Советско-польские консультации, проходившие одновременно с советско-германскими переговорами, вызвали негативную реакцию Штреземана. В результате СССР прекратил диалог с Польшей и 24 апреля 1926 г. подписал Берлинский договор «О ненападении и нейтралитете» с Германией.

Берлинский договор, последовательными сторонниками которого были консервативные круги Германии, способствовал активизации военного сотрудничества. Крестинский писал 18 января 1927 г. Литвинову и замнаркому по военным и морским делам, зампредседателю РВС СССР И.С. Уншлихту: «Нам посещение германских маневров, слушание лекций в Германской академии, знакомство со всякого рода техническими достижениями в германской армии очень полезно. Это признавали все без исключения военные товарищи, приезжавшие сюда <…>. То, что мы предоставляем немцам в обмен, нам ничего не стоит, так как все они оплачивают за свой счет, а в глубинах СССР легко найти незаметное место для всякого рода школ и др. небольших немецких учреждений <…> прошу Вас бороться против разрыва всякого контакта с немецкими военными»[941]. Стажировавшиеся в Германии советские командиры разделяли мнение полпреда: у немцев не все идеально, но все же немецкая армия «хранит в своем командном составе традиции лучшей армии мировой войны <…> это заставляет нас дорожить связью с рейхсвером»[942].

В связи с приездом в Берлин Уншлихта в июле 1927 г. в его честь был дан обед. С немецкой стороны на нем присутствовали министр рейхсвера (в 1920–1928 гг.) О. Гесслер, генерал Хассе, начальник Войскового управления (в 1927–1929 гг.) полковник (с 1928 г. генерал) В. фон Бломберг, начальник штаба 4-го военного округа полковник Л. Бек, другие высшие офицеры, а также Брокдорф-Ранцау. Диалог шел по двум линиям: «Во-первых, о желательности или нежелательности дальнейшего сотрудничества, хотя и на новых началах; во-вторых, что мы не хотим иметь соглашения от военного ведомства к нашему военному ведомству, а хотим, чтобы за спиной военного ведомства стояло все германское правительство <…>, и чтобы в переговорах участвовало министерство иностранных дел»[943].

Более детально проблемы выявились в ходе беседы Уншлихта и Хассе, запись которой Крестинский отправил в Москву. Уншлихт обратил внимание Хассе на «ослабление интереса» к совместной работе по вооружению обеих стран и заявил, что советская сторона готова предоставить Берлину «всяческие возможности наладить и расширить те опыты, которые вы не можете поставить на собственной территории». Хассе ответил, что работа задерживается из-за «кампании разоблачений и шума» в советской прессе, а также по финансовым причинам: «В ближайшем году начинаются полные платежи по плану Дауэса, тогда единственным нашим лозунгом останется экономия <…> распределение бюджета зависит от парламента <…>. Мы играем при этом страдательную роль». Уншлихт подчеркнул: «Вы не считаете опасность войны близкой и реальной <…>. Мы оцениваем положение иначе. Неделя обороны, проведенная у нас и отчет о ней, написанный Ворошиловым в “Известиях”, показывают, что у нас все общественное мнение страны осознало эту опасность». Соглашения между двумя армиями, заметил Уншлихт, «должны быть санкционированы обоими правительствами и проведение их должно идти по линии обоих Министерств Иностранных Дел». После ухода Хассе Уншлихт изложил Брокдорф-Ранцау советское видение военно-политического сотрудничества и указал, что с генералом имеются расхождения в оценке сроков возможного военного конфликта с Польшей, за спиной которой стоит Англия. Посол обещал «воздействовать на генерала в желательном направлении»[944].

В свете прошедших встреч представителей Красной армии и рейхсвера Крестинский 26 февраля 1928 г. писал наркому по военным и морским делам К.Е. Ворошилову, что в Москву выезжает замначальника Генерального штаба рейхсвера полковник Х. Миттельбергер: «Хочу обратить Ваше внимание на <…> любезный прием», который встретили в Германии командующий войсками Московского военного округа И.П. Уборевич и начальник Военной академии имени М.В. Фрунзе Р.П. Эйдеман. Едущие к нам немцы должны быть «радушно встречены в Москве <…>. То впечатление о нашей Красной Армии и о нашем отношении к немцам, с которым Миттельбергер вернется из Москвы, окажет несомненное влияние» на нового министра рейхсвера генерала В. Гренера «в определении их дальнейшего отношения к нам»[945].