Нарком склонился к обмену, и Политбюро ЦК РКП(б) одобрило предложение Чичерина по вопросу об уступках за уничтожение польского коридора[574]
, но обмен не состоялся. По мнению председателя советской делегации Иоффе, «польский коридор имеет для нас значение <…> если Вильно останется за Литвой и мы получаем общую с последней границу <…> пока надо щупать почву у поляков и выжидать выяснения вопроса о Вильно»[575]. В декабре Иоффе писал: что касается аферы Желиговского, «готовится заваруха, но <…> на “случай”»[576]. Пурицкис получил даже сведения, что в случае восстания в Виленщине «Сов[етская]Белоруссия <…> обязалась сохранить в неприкосновенности тыл Желиговского». Аксельрод отрицал эту договоренность, но в МИД Литвы полагали, что при отсутствии «формального соглашения <…> молчаливое, безусловно, существует»[577]. Не случайно в 1921 году ИНО ВЧК обвинил в утечке секретной информации из полпредства Аксельрода, и последнего отозвали с поста полпреда в Каунасе[578].Подписание 18 марта 1921 г. Рижского мирного договора означало победу унитарной концепции эндеков и провал федералистских планов Пилсудского, выступавшего за создание буферных марионеточных государств на восточных польских рубежах. Граница с Польшей стала самой беспокойной для советских республик. Оценивая состояние советско-польского пограничья, следует отметить аморфность его рубежей, обусловленную низкой плотностью проживавшего там населения и отсутствием четкого разграничения этнических и конфессиональных групп. Эту проблему большевики унаследовали от Российской империи, территориально-государственное размежевание 1918–1921 годов ее усугубило.
Политика Пилсудского привела к тому, что Антанта при решении оставшихся спорных территориальных проблем не только ущемила польские права в «Вольном городе Данциге», но и окончательно утвердила невыгодную для Польши границу с Чехословакией в Тешинской Силезии[579]
. По мнению эндеков, для Польши были важны «не столько хорошие, сколько прочные границы»[580]. «Gazeta Warszawska» писала 10 октября 1920 г.: «.одна волость на западе для нас ценнее целых уездов на востоке; то, что мы потеряем на западе, будет потерянным навсегда, тогда как о востоке этого сказать нельзя»[581]. Большинство современных польских историков не сомневается в том, что война 1920 г. спасла независимость Польши и перечеркнула планы большевиков по советизации Европы. Невнимание Запада к планам Польши на востоке они объясняют «успехами большевистской пропаганды», отсутствием у Антанты понимания, что война с большевиками «велась за будущее Старого Континента» и польская победа «подарила Европе более десяти лет относительного мира»[582]. Но есть другие точки зрения. «Рижский мир, – по мнению познанского историка А. Чубиньского, – не был компромиссом <…>. Он был принят Россией и Советской Украиной в тяжелой ситуации, в острой борьбе и подвергнут резкой критике»[583]. Польский генерал и дипломат Т. Махальский писал в мемуарах: «В Риге выяснилось, что война собственно не была нужна, перед киевским походом мы имели возможность получить лучшую границу без боев <…> Если бы <…> приняли в 1919 г. предложение Ленина, то имели бы не только значительно более благоприятную для нас границу на востоке, но, что важнее, отменить эту границу в Ялте было бы для Сталина трудно»[584].Антанта стремилась сохранить напряженность в германо-польских и советско-польских отношениях, чтобы оставить в своих руках рычаги давления на страны востока Центральной Европы. Великодержавная политика пилсудчиков облегчала осуществление намерений западных государств. В то же время после подписания Рижского мира начался постепенный переход большевиков к защите интересов Российского государства путем сближения с Германией, что стало крупнейшим провалом версальских миротворцев. Симонс, выступая 21 января 1921 г. в рейхстаге, заявил: «…в принцип