Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

Деятельность Коминтерна, ущемляющая государственные интересы России, наглядно проявилась в «деле Мостовенко». Независимые суждения торгпреда вызвали недовольство в ИККИ, руководство которого обратилось с жалобой в Политбюро ЦК РКП(б): «Чешский посол т. Мостовенко. шлет три позорнейших телеграммы самого панического свойства. Мы просим ЦК дать дельные указания Наркоминделу». Чичерин писал секретарю ЦК РКП(б) Молотову: «Т[оварищ] Мостовенко <…> сообщает <…> о разговорах с чешскими министрами <…> Военный союз Чехословакии и Польши был бы для нас серьезной угрозой <…> Все повсеместно смешивают РСФСР и Коминтерн, и несвоевременный шаг его может создать нам катастрофу. Военных сил у нас мало <…> Члены коллегии НКИДа больше не входят <…> в Исполком Коминтерна <…> прекратился вообще контакт между нами. Необходимо неофициально устраивать совещания членов коллегии НКИД с руководящими членами ИККИ <…>, чтобы международная политика РСФСР и Коминтерна не были в состоянии антагонизма между собой». Молотов передал письма Зиновьева и Чичерина Ленину, предложившему руководителям ИККИ и НКИД проводить «совещания для информации и считать инцидент “закрытым”». В результате выработали форму контакта ИККИ и НКИД, утвержденную 8 декабря в Политбюро: так, полпредствам запретили финансировать местные компартии и вмешиваться во внутрипартийные дела. «Вопросы, касающиеся конфликта Коминтерна с Мостовенко», обсуждались на заседаниях Политбюро в августе и сентябре 1921 г., но лишь в январе 1922 решили считать конфликт «ликвидированным»[637].

Проблема оставалась не урегулированной из-за позиции Зиновьева, писавшего 16 августа 1921 г. Мостовенко: «Это <…> сказки, будто Чехословацкая партия получала от Коминтерна какие-то громадные суммы», как и слухи о «мнимой деморализации, будто внесенной в ряды чехословацких коммунистов агентами Коминтерна <…> требуем <…>, чтобы созданием подобных легенд Вы не мешали работе Коминтерна»[638]. Конкретизируя обвинения в адрес Коминтерна, Мостовенко информировал Чичерина: «Бенешу стало известно содержание разговора Зиновьева с частью делегатов Коминтерна <…>, благодаря коренной ошибке <…> в налаживании работы со стороны Коминтерна, за границей образуются милые советские уголки, со всеми присущими им недостатками». Вы, продолжал дипломат, сообщаете о решении отделить «организацию Коминтерна от аппаратов наших Миссий», но формальное отделение не даст результата, «мне ясно до чего оторваны от местной жизни <…> товарищи, выступающие здесь под титулом “представителей Коминтерна”»[639].

В сентябрьских письмах Мостовенко сообщал в НКИД: «.кто-то из служащих Коминтерна состоит. информатором Чехословацкого] правительства] <…> мои сообщения Вам о здешних Коминтернских и партийных делах встретили со стороны Коминтерна вполне ведомственное отношение <…> Тов. Зиновьев разъясняет мне <…>, что Коминтерн не снабжал здешние места крупными деньгами <…> упоминает о праве Коминтерна требовать от полпредов, чтобы они своими паническими сообщениями не мешали работе Коминтерна». Важно, писал Мостовенко, «чтобы Коминтерн не мешал сам себе и нам в нашей. законной работе»; он объяснял: не следует «представлять. замыслы М[алой]Антанты слишком плоско». Румыно-польский военный союз позволяет трактовать вступление Польши в Малую Антанту как факт, который обернет этот союз «острием против нас». И далее: «Возмутительная бумага, полученная мною от т. Зиновьева <…> подчеркивает болезненность вопроса <…> насколько Наркоминдел склонен поддержать меня на моей позиции»[640].

Более объективно, чем Исполком Коминтерна, оценил в октябре 1921 г. политику Малой Антанты депутат Народного собрания от КПЧ Б. Шмераль. Отметив особенности географического положения и национального состава Чехословакии, депутат протестовал против превращения чешскими правящими кругами ЧСР в орудие «французской политики, которая привела бы нас к <…> противоречиям с Германией и Россией». Вместе с тем, констатировал Шмераль, Франция не смогла превратить Малую Антанту в «слепое орудие своих интересов»[641]. Направленные в Прагу рекомендации НКИД показали, что в целом его руководители разделяли оценки Мостовенко, склоняясь к реальной политике в отношении ЧСР[642]. Чичерин 17 ноября 1921 г. также получил от Политбюро указание дать письменную директиву Мостовенко: особой инициативы в коминтерновских делах не проявлять, но по возможности содействовать «революционному процессу»[643].