Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

Определенному реализму в советско-чехословацких отношениях способствовали переговоры Бенеша и Чичерина на Генуэзской конференции: их следствием стало подписание 5 июня 1922 г. Временного договора между ЧСР и РСФСР без признания сторон де-юре, но с учреждением в столицах официальных представительств[644]. Мостовенко с октября 1922 г. стал полпредом. Правда, чешский представитель в Москве Й. Гирса, ссылаясь на публикации в «Правде», сообщал о тесных отношениях Советской власти и Коминтерна[645]. Но все же Наркоминдел придерживался определенной линии в чехословацком вопросе, что подтвердили инструкции Литвинова Юреневу, сменившего Мостовенко на посту полпреда в феврале 1923 г.: «.соперничество на почве панславизма» и территориальные споры поддерживают «атмосферу вражды между Чехословакией и Польшей», поэтому у ЧСР возникает политическое тяготение к России как противнику Польши[646]. Позднее, по словам Лапиньского, возглавившего Отдел дипломатической информации (ОДИ) НКИД в Берлине, разногласия между Польшей и Чехословакией обусловили стремление ЧСР к тому, чтобы политика Малой Антанты «проходила по диагонали британских и французских интересов»[647].

В отношении Польши колебания большевиков между реальной политикой и революционной геополитикой были гораздо серьезнее, но Рижский мир временно устраивал РКП(б) и КРПП. Об этом свидетельствует содержание адресованной Дзержинскому записки одного из членов ЦК КРПП от 12 апреля 1921 г.: «Следует прекратить всякую активную подрывную деятельность и все вести в пределах разведки. Посему прошу Вас <…>, чтобы ведающие этими делами инстанции дали всем своим работникам соответствующие инструкции»[648]. Аналитики НКИД писали: «Границы между Советскими Республиками и Польшей, отделяя нас от Литвы (т. н. Восточным Коридором), проведены значительно на восток <…> против линии Керзона. Эта граница представляет для нас политически тот интерес, что, удовлетворяя вожделениям польской военной и шовинистической партий, она может побудить поляков держаться за Рижский договор»[649]. На заинтересованность как пилсудчиков, так и эндеков в том, чтобы «большевики удержались у власти» в целях сохранения Рижского мира, обращали внимание представители белой эмиграции[650]. Поверенный в делах Германии в Польше Г. Дирксен, отметив, что «нет другого правительства, кроме большевистского, признающего Рижский мир», так оценил в июле 1921 г. международное положение Польши: «Отношения с Литвой и в целом с лимитрофами вследствие рейда Желиговского. неясные, примирения с Чехословакией не состоялось. Отношения с Россией вследствие второго издания в Риге Брестского мира грозят в будущем опасностями. Польские желания в Данциге остаются невыполненными. Восточная Галиция еще в неопределенном состоянии»[651].

Политика Польши, как внутренняя, так и внешняя, отражала борьбу между эндеками и пилсудчиками. По мнению эндеков, осью польской государственности являлась линия «Данциг – Катовице», а пилсудчики считали таковой ось «Вильно – Львов»[652]. Генштаб Польши стремился к полонизации окраин в границах Рижского договора и в дальнейшем к расчленению «России путем отрыва от нее Украины, а также Белоруссии». Офицеры генштаба констатировали: Рижский договор отвергает большинство русской эмиграции, являющейся носителем «идеи великодержавной России», необходимо расширить влияние группы Савинкова, «отказывающейся от идеи великодержавной России»[653]. Определяющую роль в советско-польских отношениях играл начальник государства. Атташе по печати полпредства в Берлине С.А. Раевский писал в июле, а затем в ноябре 1922 г.: «“Вертикальное расслоение” России на составные национальные части <…> остается <…> основой всего мировоззрения Пилсудского». Польша, по его убеждению, «должна руководить восточно-европейской политикой, а не мириться со скромной ролью послушного исполнителя поручений и воли великих держав. Если он решится <…> жить в мире с Сов[етской]Россией, то пути соглашения с ней <…> целесообразно <…> с точки зрения престижа Польши находить путем непосредственных переговоров». В этом был смысл приглашения Литвинова в Варшаву и свидания с ним Пилсудского[654]. Общался с начальником Польского государства и Чичерин, будучи проездом в Варшаве в конце сентября – начале октября. Нарком отметил: «.неблагоприятное впечатление было произведено на меня беседой с Пилсудским. Это человек без систематической политической мысли, человек чувства, бестолково болтливый, причем помимо его воли все время просвечивала вражда к России вообще и также к Советской России»[655].