Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

Начало политического кризиса в Центральной Европе обусловило обострение международной обстановки в связи с оккупацией франко-бельгийскими войсками Рурской области в январе 1923 г. Министр иностранных дел Польши А. Скшиньский признал в 1923 г., что 75 % польских границ подвергаются опасности, 20 % ненадежны и только 5 % безопасны[709]. Поэтому часть польских политиков и военных считала возможным совместное франко-польское выступление против Германии, а Польша тем временем, воспользовавшись напряженной ситуацией в регионе, добилась от Антанты 15 марта признания своего «суверенитета» над Восточной Галицией. Накануне этого акта РСФСР и УССР направили западным державам ноты протеста[710], о которых Литвинов писал Крестинскому: «Посылкой отдельных нот. мы желали подчеркнуть особенную заинтересованность Украины в судьбе родственных галичан. украинская нота составлена в более резких и категорических выражениях, чем наша»[711]. Австрийские представители в Москве и Львове (консул) в марте сообщали в Вену: советские ноты поддержал глава правительства ЗУНР Петрушевич, призвавший оказать Польше сопротивление, не исключая возможности присоединения Восточной Галиции к Советской Украине[712]. В майских посланиях в пражское полпредство Чичерин отметил: «Аннексия восточной Галиции не есть усиление Польши, а есть создание для нее кровоточащей раны», поскольку устраняет «непосредственный контакт с Российской Федерацией, о котором Чехо-Словакия всегда мечтала», ЧСР поддерживает «Восточно-Галицийский ирредентизм». Мы должны использовать чешско-польский антагонизм и убедить Прагу в совпадении «государственных интересов Чехо-Словакии и России»[713].

В то же время ЧСР как член Малой Антанты была озабочена наметившимся в 1922 г. сближением Польши с Венгрией, которое «разрезает политическое кольцо, связывающее Венгрию». Бенеш пытался выяснить позицию Польши в случае возможного конфликта между Чехословакией и Венгрией по поводу Подкарпатской Руси и сепаратистского движения в Словакии. Одновременно МИД ЧСР пошел на обострение советско-чехословацких отношений, использовав в качестве повода публикацию открытого письма Мостовенко, напечатанного 27 января 1923 г. в пражской газете «Die Wirtschaft», издаваемой на немецком языке. Чехословацкая пресса восприняла письмо полпреда как демонстрацию советско-германской дружбы и утверждала, что КПЧ блокируется с немецкими националистами в ЧСР[714]. Мостовенко писал, в частности, об игнорировании советского представительства чехословацкими властями, их поддержке эмигрантской «Российской миссии» и миссии Петлюры. НКИД РСФСР в своей ноте от 17 марта констатировал, что отмеченные Мостовенко факты являются помехой «к установлению более дружественных отношений между народами» ЧСР и СССР, и, не желая усугубления конфликта, назначил в феврале новым полпредом Юренева[715].

После решения, как казалось Польше, проблемы Восточной Галиции, она активизировала политику против Германии. В марте 1923 г. глава польского Генштаба генерал Ст. Галлер призывал распространить польское влияние в Литве, опасаясь, что «русско-немецкое влияние в Латвии и Литве станет настолько сильным, что они утратят независимость и тогда не удастся удержать наш коридор (Восточный. – В.З.) и Вильно»[716]. Литвинов информировал 22 марта Юренева: «На основании имеющихся у нас сведений можно заключить, что поляки готовятся <…> к нападению весной на Вост[очную]Пруссию. Быть может, это является той ценой, которой поляки купили у Франции благоприятное для себя решение по вопросу об ее границах»[717]. О планах захвата Польшей Восточной Пруссии также сообщал в Прагу чехословацкий консул в Риге, отметив при этом, что если советско-германское военное соглашение и существует, то в нынешней ситуации оно не имеет для Германии практического значения[718].