Политика России в Центрально-Восточной Европе (первая треть ХХ века): геополитический аспект

Обострение международной обстановки активизировало деятельность Коминтерна, выступившего против «революционной замкнутости» Советской России. Зиновьев заявил в апреле на XII съезде РКП(б): «Наша международная политика <…> определяется результатами первой мировой империалистической войны и географией, развивающейся на наших глазах мировой пролетарской революции <…> Наша стратегия проста: если придется вмешаться, то как можно позже»[737]. Красин, критикуя выступление Зиновьева, утверждал: «.в области внешней политики нам нужен своего рода “нэп”»[738]. Заместитель председателя бюро ИККИ Бухарин обратил внимание делегатов съезда на «конфликты между мелкими хищниками <…> Польшей и Чехо-Словакией», необходимо «сознательное использование со стороны Коминтерна… данной политической конъюнктуры»[739].

Германские политики поддерживали прагматиков в советском руководстве. В мае в германском посольстве в Москве состоялась беседа члена коллегии НКИД А.А. Штанге с экс-министром иностранных дел Германии А. Кёстером, заявившим: «Мы, социал-демократы Германии, переживаем глубочайшую трагедию <…> правильной целью внешней политики Германии было бы сближение с Россией <…> проводить эту политику нам <…> мешают партийные разногласия с коммунистами, которые в Германии как бы монополизировали право говорить от имени России»[740]. Брокдорф-Ранцау, обращаясь к Штанге, сообщил: «Я показал ему (Кёстеру. – В.З.) мои секретнейшие документы, в которых пишу, что только единение с Россией может спасти Германию от обращения в страну илотов <…> удалось убедить его в том, что интересы рабочего класса Германии и германского государства <…> требуют идти по пути сближения с Россией. Я посоветовал ему, чтобы в <…> беседе с <…> Чичериным или <…> Литвиновым он коснулся не столько вопросов внешней политики России, <…> сколько <…> позиции социал-демократов в русско-германских отношениях»[741]. В мае германское посольство в Москве – «на основании разговоров с Чичериным» – констатировало советские «успехи “континентальной” ориентации, рассчитанной на <…> сближение с Германией», заметив, что идея «континентального блока» позаимствована наркомом у министра финансов С.Ю. Витте[742].

Переписка советских и германских дипломатов в январе-мае свидетельствовала о благоприятных возможностях для развития советско-германских отношений, однако не убеждала в наличии стремления сторон к военно-политическому альянсу. Брокдорф-Ранцау писал Куно 29 июля: «О политическом или военном союзе нет речи <…> Но мы должны <…> увязать восстановление русской военной индустрии с вопросом польского нападения». В этом контексте уместно привести выдержку из письма Крестинского (замнаркома иностранных дел с 1930 г.) в мае 1933 г. своему преемнику на посту посла Л.М. Хинчуку: «Мы не возражали, когда немцы говорили об общем враге, то же делали наши военные <…>, но никаких положительных заявлений с нашей стороны, которые давали бы им право надеяться на нашу активную помощь <…> никогда не было <…> мы никогда <…> не давали обещания поддерживать герм[анское] правительство] в его реваншистской войне против Польши»[743].