Политология революции

Несмотря на разочарование своих сторонников, Лула сумел сохранить популярность в стране, и был повторно избран президентом в октябре 2006 года. В конечном счете, его администрация была не лучше, но и не хуже предыдущих буржуазных администраций. Партия трудящихся пережила раскол. Порвавшее с Лулой левое крыло во главе с сенатором Элоизой Эленой (Helo'isa Helena) сформировало Партию социализма и свободы (Partido Socialismo е Liberdade — P-SOL) в июне 2004 года. Приход к власти Лулы сопровождался постепенным поворотом к более консервативному курсу администрации Киршнера в Аргентине. В Уругвае не дошло до столь резкого конфликта между левыми и новой властью, как в Бразилии, но разочарование среди сторонников Широкого Фронта быстро нарастало. Левые обвиняли президента Васкеса в некомпетентности, писали про «прогрессизм без прогресса» и «континуизм».[449] Последнее трудно переводимое на русский язык слово появилось в латиноамериканском политическом жаргоне, чтобы обозначить политику левых правительств, которая во всем продолжает политику их правых предшественников — «продолжательство». В свою очередь, лидеры Широкого Фронта оправдывались, как отмечает Клаудио Кац, тем, что «маленькая страна ничего не может сделать в одиночку». По их логике, иронизирует Кац, следует, что «прогрессивная политика возможна только в больших странах».[450]

В другой маленькой стране — Эквадоре — конфликт между Лусио Гутьерресом и первоначально поддерживавшими его социальными движениями привел к краху президента. Попытка ввести чрезвычайное положение в стране не удалась. В результате народных выступлений Гутьеррес вынужден был покинуть свой пост, его сменил Альфредо Паласио, пообещавший, под давлением социальных движений, пересмотреть Конституцию, вынести на референдум вопрос о закрытии американской военной базы и т. д. Однако заявления президента были преимущественно риторическими, тем более что реальной власти у него было немного. На практике реализация неолиберального курса была парализована сопротивлением низов.

Было бы несправедливо обвинять Лулу и его соратников (а тем более Гутьерреса) в «реформизме» и «оппортунизме». Скорее это можно было бы считать для них лестными эпитетами. Они не обещали революции и социализма и в этом отношении никого не обманывали. Проблема не в том, что Лула и его коллеги по власти выступили в качестве реформистов, a в том, что и реформистами они не являются.

Как и в случае со Шредером и Блэром, правительственная практика Лулы находится просто уже за гранью левой политики, принадлежит к сфере буржуазного, неолиберального администрирования. Другое дело, что подобное управление для определенных кругов правящего класса оказывалось — по крайней мере на какое-то время — удобнее, чем господство либеральной партии. Лула сумел сделать то, чего ни один правый политик в Бразилии сделать не сумел, — дезорганизовать, деморализовать и, по существу, разгромить левое движение в стране.

«Новый реализм» торжествовал во всей своей красе. Напрашивался вопрос о том, возможен ли вообще левый политический эксперимент в реальных условиях Латинской Америки начала XXI века? Существует ли перспектива общественных перемен, или любая попытка взять власть заканчивается лишь коррумпированием тех, кто оказался на вершине государственной пирамиды?

К счастью, ответ на этот вопрос можно искать не только в опыте бразильской «партии предателей», но и в событиях, разворачивавшихся в то же самое время в соседней Венесуэле.

Революция возможна: Венесуэла

Как отмечал аргентинский марксист Атилио Борон, боливарианская революция в Венесуэле представляет собой «очень важный и сложный политический эксперимент» (laboratorio pol'itico), явно выходящий за рамки того, с чем приходилось иметь дело прежде.[451] Левые политические партии не только не сыграли решающей роли в происходящих переменах, но зачастую и создавали для них препятствия. Они отстраненно критиковали Чавеса за недостаток радикализма, предпочитая оставаться в стороне от реальных событий. Различные группировки вели ожесточенную сектантскую борьбу между собой, а некоторые представители левых даже оказались в лагере буржуазной оппозиции. Точно так же массовые социальные движения, на которые радикальными теоретиками возлагались столь большие надежды, оказались неспособны изменить общество там, где не было организованной политической воли.