Политрук. На Ржевском выступе

– Не забудь про подвалы. Антонов! Берешь дом по соседству и сараи…

Рота разошлась повзводно, и тут грянул сигнал к штурму – боец из 5-й роты закинул противотанковую гранату в люк «Т-III», вкопанного на повороте, у колодца, и скоренько опустил крышку. Взрывом ее вышибло, а затем сдетонировал боезапас – красный огонь с копотью ударил из стального нутра, срывая башню.

– Вперед! В атаку!

Под громовые раскаты я ворвался в намеченную избу. Годунов, топавший за мной, присел, забрасывая пару «лимонок» в подвальное окно, откуда торчал ствол «эмгача», и прянул в сторону. Рявкнул двойной взрыв, выбрасывая удушливые клубы и шеберстя осколками.

На крыльце никого. Врываюсь в сени – пусто. Рву на себя двери, отскакивая в сторону, и жму на спуск. «МП-40» в моих руках издает сухой треск, пули веером…

Немцы, спавшие вповалку, заметались очумело по комнате, падая на четвереньки, сталкиваясь – и подыхая. Лишь бравый, поседевший фельдфебель успел схватиться за автомат, но Годунов не оставил ему шансов, срезав короткой очередью.

– Не хватайся за магазин, – предостерег я Ивана, отдуваясь от бушующего в крови адреналина, – заклинить может.

– Понял, тащ командир! – осклабился сержант и тут же снял «последнего из тевтонов», залегшего на русской печи. Коротко вякнув, гитлеровец грохнулся на пол.

– Контроль! – рявкнул я.

Вооружившись трофейным «вальтером», добил двоих. Признаться, сам от себя не ожидал подобного. Убивать в схватке – к этому я уже попривык. Но контрольный выстрел…

Наверное, это от страха. Всего тогда пробрало холодом – смертушка прошла в шаге от меня. И я просто трясся от ярости! А убивал с незнаемым ранее наслаждением…

Война любую душу наизнанку вывернет.

Немцы по всему селу начали приходить в себя, кучкуясь в отдельных домах, но русские уже пришли, и звать на подмогу поздновато. Да и как? Телефонные провода, змеившиеся в траве и поднятые на сучья деревьев, мы обрезали, раций вроде бы не было…

«А толку?» – фыркнул я. Гром взрывов оповещал всю округу о штурме Полунино!

– Това… – Не договорив, Годунов повалил меня на пол.

В ту же секунду с треском ударила «эмга», вынося рамы с остатками стекол. Длинная очередь, вколачивая пули в печь, немилосердно пылила известкой и швырялась кирпичной крошкой, но вот лопнула граната, и пулемет заглох.

– Во двор! – выдохнул я.

Шмыгнув в сени, мы с Иваном ссыпались с крыльца. От сарая, прижимая к голове «родную» пилотку, бежал Лапин. Он уже скинул немецкий кителек, оставшись в гимнастерке, и я последовал хорошему примеру. Быстро расстегивая «спинжак», крикнул:

– Герасим! Как наши?

– А врага лупять, товарищ командир! – расплылся красноармеец. – Вот там только, через улицу, – махнул он рукой, – засели, гады, в бывшем сельсовете! А домина каменный, хрен подберешься – пулеметы так и хлещуть, так и хлещуть…

В этот момент звеняще ударила пушка.

– О, кажись, подкатили! – оживился Лапин. – Прямой наводкой бьють!

Я подумал о немецких гаубицах. Их же тут напихано, как редьки в огороде – и к востоку, и к западу от Полунино. Вот только откроют ли они огонь по «камарадам»? Мало ли… А вдруг слух о прорыве – «деза»? И бравые артиллеристы перебьют своих, помогая русским на этом участке? Не-ет…

В общем, получается, мин со снарядами пока что рано бояться. А вот бомб…

Полнеба на востоке занималось розовым. Малинового накала солнце выбиралось из-за горизонта, и на фоне космического огня перелески казались черными, словно обугленными.

Ни птички, ни самолетика…

Прислушавшись, я уловил надрыв мотора, но бомберами или истребителями не пахло – с юго-востока подъезжали грузовики. Потряхивая тентами, катили три «Опеля-Блиц».

– Танки! Ура-а! – заголосил Лапин.

Резко оглянувшись, я увидал полузнакомые зеленые силуэты «тридцатьчетверок» – еще не с теми, узнаваемыми «гайками» поверху. Эти ворочали несерьезными башнями, не зря прозванными «пирожками». Передний танк замер на секунду – и шибанул снарядом по грузовикам. Фугас разорвал кабину «Опеля», кузов опрокинулся, и немцы посыпались, как картошка из ведра. По ним тут же добавили наши с околицы – гулко задолбил «дегтярь», взревел «ДШК», гвоздя тяжеленькими пулями, на полста грамм каждая.

– К сельсовету! – крикнул я, и тут залетный кусочек металла, увесистый и горячий, чиркнул по голове.

Мир пропал, угасая в колокольном звоне.

* * *

Очнулся я под брезентовым пологом, натягивавшимся и опадавшим под ветром. Внутрь засвечивало солнце все того же алого окраса, но уж больно насыщенного, отдающего в багрец.

Меня мутило, и хотелось пить. Шевельнувшись, я осознал, что лежу. Тут же колыхнулась тупая боль в голове, и все вокруг поплыло, качаясь и нагоняя цветущий мрак.

Во второй раз я очнулся, когда начало темнеть. Или проснулся – гулко отдавались недалекие взрывы, потряхивая землю. Тот еще будильничек…

– Ну, наконец-то! – сказал сумрак голосом Кристи.

А вот и ее хорошенькое личико замаячило, склоняясь.

– Ангел небесный… – пробормотал я, и девичья ладонь нежно коснулась моей щеки.

– Ай-я-яй… – ласково попеняла Кристина. – А еще коммунист!

Мне удалось выдавить улыбку.