Политрук. На Ржевском выступе

Впервые я наблюдал за ходом боя с вражеской стороны – автоколонна укрылась в леске, не доезжая Касни. Отсюда открывался самый узкий участок в линии немецкой обороны – грунтовая дорога цепляла край деревни и виляла по обширному пустырю, упиравшемуся в насыпь рельсового пути, где густо дымил расчлененный паровоз. Грунтовка спотыкалась о железнодорожный переезд с задорно поднятым шлагбаумом и терялась в роще по ту сторону линии фронта.

– Время! – разлепил я губы.

– Две минуты первого, товарищ командир! – озабоченно хмурясь, доложил Шубин. – Что-то наши запаздывают…

– Летять! – донесся до меня голос Лапина, и тут же раздалось грозное шиканье. Нишкни, мол, и не отсвечивай.

Над желтеющей каемкой леса зачернели стремительно растущие пятнышки. Накатился позванивавший гул, и в небе обозначились «Пе-2». Словно перелетные птицы, бомбовозы тянулись вереницей – нагло, как немцы в июне сорок первого – без истребителей прикрытия. Как нам торжественно, в стиле Левитана, передали радисты, с утра «Ил-2» наведались на полевые аэродромы противника и порезвились вволю – носились, как валькирии, круша «Мессершмитты», мешая «Хейнкели» с «Юнкерсами». А тот тяжкий грохот, что мы слыхали на рембазе, объяснялся просто – штурмовики расстреляли эрэсами склад авиабомб, подорвав заодно цистерны с горючим.

Мне, дураку, даже обидно стало – обещал же комполка вдарить немцам по тылам, а за нас, рожденных ползать, летуны сработали…

…«Пешки» не срывались в пике – утюжа немецкие позиции, они опрастывали бомбоотсеки, облегчаясь и взмывая, заворачивая в обратный путь. Бухали взрывы, отдаваясь через твердь – пыль, дым и огонь рвались в небо, раскидывая бревна и тела.

«Эрликоны» долбили с земли, но тут сразу парочка «ФАБ-500» ухнула с вышины, куроча батарею гаубиц, и подмахнула заодно зенитки. Следующий в очереди бомбардировщик стряхнул с себя четыре «ФАБ-250» – фугасы накрыли соседнюю артиллерийскую позицию. Даже до нашей рощицы докатилась воздушная волна, колыхнув ветки – между стволов закружились желтые листья.

Не дожидаясь, пока отбомбятся последние самолеты, я дал отмашку Никитину:

– Жми!

«Ганомаг» зарычал и покатил, швыряясь опадом, налипшим на гусеницы. Выехав на дорогу, быковские БТРы обогнали нас, а «Опели» трюхали сзади, прижимаясь бампер к бамперу.

– Готовимся!

Я рассчитывал на внезапность, на неожиданность. Вдобавок колонна немецкой техники, подъезжающая с тылу, вряд ли вызовет у фашистов особые подозрения. Даже если инфа о «кочующем» русском батальоне и достигла передовой, неужто фрицы откроют огонь без предупреждения по знакомым силуэтам «Ганомагов» и «Опелей-Блиц»? А вот мы…

– Огонь!

У меня над головой затрещал «MG-34», ровно застрочил «максим» на «цуйке», что катилась слева, в промоине за обочиной. Мне был хорошо виден командир расчета минометчиков – теребя записную книжку, он крикнул что-то неслышное наводчику. Тот кивнул, крутя маховички на двуноге, и заряжающий опустил мину в ствол, тут же уводя голову. Как хлопнул выстрел, я не слышал, зато разглядел дымный вихрь на позиции немецких артиллеристов – фрицы метались, тягая за тросы опрокинутую «семьдесятпятку», а тут им горячее подали – ха-арошую порцию раскаленных осколков.

Тарахтели ППШ из кузова, накладывая добавочки, а с какого-то «Опеля» задолбил «дегтярь». Не прицельно, но очень неприятно для немчуры.

– Наши! – заорал водила.

Слева, переваливаясь через развороченные пути, шли «Т-34». Один из танков замер на «короткую» – орудие пальнуло, целясь по обездвиженной «четверке», но не попало. А я растревожился, заерзал – как бы они за нас не взялись!

– Знамя! Знамя! – Вопль будто сам вырвался из меня.

И Быков не сплоховал – над его бэтээром качнулся красный флаг. Вот древко замерло, и ветер развернул красное полотнище, заполоскал, сигнализируя: «Свои, свои!»

«Ганомаг» с ходу проскочил переезд и вывернул к роще. Справа тяжело полз «КВ», постреливая на ходу, но к нам башни не повернул. Видать, признал.

«Слава те…»

Колонна обогнула березняк, сквозивший голыми белыми стволами. Я разглядел цепи бегущих красноармейцев, жавшихся к пылящим танкам, и тут же подлетел «Виллис». Привстав с сиденья, заорал начштаба полка Дробицкий:

– Куда претесь, едрить вашу налево! В атаку, мать-перемать!

«Наши!» – заулыбался я, поправляя фуражку.

– Есть в атаку, товарищ подполковник!

Среда, 23 сентября. Утро.

На подступах к Вязьме

Как и следовало ожидать, «Ганомаги» у меня отобрали. Пожали руку, сказали «спасибо» – и увели. Мол, делиться надо.

Зюзя и вовсе разобиделся. Мы, говорит, трофеи добывали, так чего ж другому полку дарить? Вот взяли бы, да и отняли у фрицев сами!

Я утешал военкома, как мог. Вот, дескать, три «Опеля» оставили-таки, есть к чему «семидесятипятки» цеплять! Пушки мы под Касней добыли, не пропадать же добру… Снарядов, правда, не так чтобы много, но, все равно, настреляешься от души. А уж «цуйками» комдив не заинтересовался. Мол, ваши игрушки – вот и балуйтесь с ними! Мы и поигрались…