Политрук. На Ржевском выступе

– Я тоже уловил сходство… «Ну что, – говорит, – товарищ политрук, не пропало желание перейти в командный состав?» Я вытягиваюсь по стойке «смирно». «Как юный пионер, – чеканю, – всегда готов!» «Молодца! – крякает товарищ Салов. – Начштаба, пиши представление на комбата на очередное воинское звание – капитан! И… Что ему там полагается за два сбитых “мессера”?» А Дробицкий с места: «Орден Отечественной войны – и две тыщи рублев!» – Помолчав, потянув паузу, я добавил, наслаждаясь восторгом в девичьих глазах: – Это было ровно десять дней назад.

Неторопливо сунув руку в оттопырившийся карман гимнастерки, выудил красную коробочку с орденом – и новенькие петлицы. На защитном фоне тускло зеленела заветная «шпала».

– И-и-и! Капита-ан! – Пища от радости, Кристина стиснула меня и жарко чмокнула в щечку.

Хм… Признаться, даже дружеский поцелуй товарища военфельдшера куда приятней крепкого рукопожатия товарища подполковника…

– Никакого чинопочитания, – строго попенял девушке Трошкин, но удержать серьезное выражение лица не сумел – расплылся. – Так это… обмыть бы надо!

– Ну а как же, – ответил я, посмеиваясь, – законы чтим…

– Ой, а пойдемте в кремль? – воскликнула Кристина. – Я там еще ни разу не была!

Меня шибче осеннего солнца грела шаловливая радость девушки – и пусть она длится подольше, замывая скорбную память. Понятно, что горе не избыть, но хоть тоскливая, мучительная чернота осядет. Останется лишь светлая печаль, не рвущая душу.

– В кремль! – постановил я.

Там же, позже

Своих я разместил на немецкой рембазе – приземистые мастерские выходили во двор, заставленный битыми танками, грузовиками и бронетранспортерами. Жили скученно, но не скучно. Пока вся дивизия отсыпалась да отъедалась, мы крепили обороноспособность нашего батальона.

«Опели», как я и предполагал, у нас отобрали, зато самоделки из «Т-II» оставили. А мы за полторы недели собрали еще девять «цуек»! По три на каждую роту, по одной на взвод. Народ это дело живо возлюбил. А чего ж… Подвезут до самых окопов, и корячиться, таская железяки на спине, не надо, для этого прицепы есть. «Чего ж так-то не жить?» – как Лапин выразился.

Правда, хоть братство в батальоне и наличествовало, но вот с равенством наметился перекос – бойцы 5-й и 6-й рот ревниво наблюдали, как 8-я полегоньку-потихоньку выделяется, превращаясь в штурмовую роту. Мало того, что я своим «любимчикам» еще пару «цуек» наобещал, так теперь еще затеял «САУ» клепать. Эрзацы, конечно, а все ж… Снова цитирую Лапина: «Моща!»

За основу мы с Порошиным, Будашем и прочими «винтиками-шпунтиками» взяли не легкие «Т-II», а основательные «Т-III» – уж больно сильна отдача у пушек семьдесят пятого калибра, подвеску сломит.

Башни долой. Устанавливаем «семидесятипятку», навариваем рубку. Впереди мехвод и радист, позади – командир, он же наводчик, плюс заряжающий. Боекомплект – тридцать снарядов. Двенадцать, а то и четырнадцать выстрелов в минуту, а бронебойный с дистанции в километр дырявит сто тридцать миллиметров стали. Истребитель танков!

…Вытирая руки ветошью, я медленно обошел вторую по счету самоходку. На первой рубка точно посередке стояла, а на этой мы ее назад сдвинули – так лучше. Жаль только, что бронелисты пришлось по старинке склепывать – отличная ацетиленовая горелка системы Мессера-Гризгейма резала их аккуратно и точно, а вот аустенитные электроды – йок. Кончились.

«Ну и ладно, обойдемся как-нибудь…»

– Товарищ командир! – пробился сквозь корпус глухой голос Кравцова, до войны слесарившего на «Уралмаше». – Готово! Прикрутил! Хрен отвернешь…

– Вылезай! – отозвался я. – Хватит на сегодня. А то товарищ Симоньян уже истосковался, глядючи, как похлебка стынет…

Кряхтя, Леха вылез из верхнего люка и спрыгнул.

– Товарищ командир… – завел он опасливо, обтирая руки о замасленный комбез. – А чё всё 8-й? А нам?

Я усмехнулся, косясь на красноармейцев, ловивших каждый звучок.

– Не волнуйся, всем перепадет. Просто у 8-й больше опыта в штурмовке. Полунино, Тимофеево, Ржев, Сычевка, Вязьма… Тактика у нас такая будет – 8-я рота идет впереди, как ударная сила, а 5-я и 6-я прикрывают. Ну, и зачищают – походу, на флангах…

– Здоровеньки булы! – разнесся эхом голос по мастерской.

Замполит вкатился шустрым колобком. После переаттестации он переживал лишь «наполовину», по его собственному выражению. Как хотел Зюзя идти «по политической части», так и шел, а вот из-за понижения в звании расстраивался. «На пьятдесят карбованцив менше!» – сокрушенно мотал он головой.

Меня подобное отношение к службе не коробило – Данил Григорьевич в герои не рвался, но и труса не праздновал. Справно тащил свою лямку – вон, загонял совсем Яруту, художника нашего. Вторую стенгазету за месяц вывешивает.

Я лично не в курсе, сколько капитану Лушину в финотделе насчитали, так ведь у меня и нет никого. А у Зюзи жена, трое ребятишек и любимая теща с больными ногами…