Полицейские и провокаторы

Первые результаты реализации замыслов Зубатова показались властям заманчивыми, и его в октябре 1902 года назначили заведующим Особым отделом Департамента полиции. Московские рабочие-зубатовцы устроили ему трогательные проводы с поднесением адреса и подарков[421]. Переезду Зубатова в столицу всемерно содействовал директор Департамента А. А. Лопухин, бывший прокурор Московского окружного суда. Осуществляя надзор за политическими делами, он в 1898—1900 годах близко сошелся с начальником Московской охранки. Именно от него Лопухин приобрел первые знания по части политического сыска и поддержал его стремление активизировать борьбу с революционным движением путем развития внутренней агентуры. Быть может, Зубатов скрыл от будущего директора Департамента полиции, а тот своевременно не сообразил, что внутренний агент и есть провокатор. За короткий период директорства Лопухин на развитие внутренней агентуры израсходовал около пяти миллионов рублей, сумму астрономическую [422]. Пройдет совсем немного времени, и либералу Лопухину придется горько раскаяться в содеянном. Даже он, человек неглупый, европейски образованный, не предполагал, в какую бездну Зубатов втянет всю политическую полицию империи, превратив ее сыскные учреждения в курсы по подготовке провокаторов и разработке планов провокаций.

Следом за Зубатовым в столичных полицейских учреждениях оказались его бывшие подчиненные по Московскому охранному отделению Л. П. Меньщиков, Е. П. Медников, А. И. Спиридович и другие. Медникова он сделал своей правой рукой — заведующим наружным наблюдением Департамента полиции. За короткое время работы в Департаменте полиции Зубатову удалось провести крупные изменения в политическом сыске. Он ввел новые методы слежки и регистрации, покрыл Россию густой сетью Охранных отделений, во главе которых встали молодые жандармские офицеры — птенцы московского зубатовского гнезда. Образование множества Охранных отделений вызывало недовольство чинов жандармского ведомства [423]. Им казалось, и не без оснований, что жандармерию отстраняют от серьезных дел [424]. Медников с помощью филеров своего летучего отряда, орудовавшего везде, где зрела напряженная ситуация, получал сведения обо всем, что там происходило. Эту оперативную информацию дополняли зубатовские ученики, оккупировавшие все Охранные отделения империи и регулярно отчитывавшиеся перед своим учителем. Таким образом, Зубатов держал в руках весь политический сыск не формально, а фактически, и единолично руководил им. Такого не было ни при одном из начальников Особого отдела Департамента полиции за все годы его существования.

Некоторые охранители империи считали Зубатова врагом царя и отечества [425]. Начальство его не любило за ум и строптивость, большую, чем дозволялось традициями Департамента полиции, вызывали раздражение непривычные преобразования и независимость мнения. Среди типичных «голубых» генералов он числился белой вороной, человеком чужим и чуждым. Ни Плеве, ни полицейская система империи не выносили умных и талантливых людей[426]. Министр внутренних дел не понимал зубатовских нововведений, не верил в них. Он считал, что к революционному пролетариату начала XX века применимы методы борьбы, оказавшиеся эффективными в 1880-х годах в отношении народовольцев, и поэтому постепенно превращался в идейного противника Зубатова. Зубатовские теории были для него чрезмерно тонки. Но у заведующего Особым отделом были высокие покровители, и министру оставалось, притаившись, поджидать удобного случая. Плеве знал, что его предшественник Сипягин пробовал бороться с Зубатовым, но потерпел поражение.

В безупречности затей начальника Московской охранки не были уверены даже те, кто активно ее поддерживал. Приведу признание самого Зубатова: «Вообще главною точкою преткновения в легализации рабочего движения был вопрос: а не падет ли эта организация на голову самого же правительства? Долго колебавшийся Трепов, наконец, воскликнул: „Ну, да штыков у нас хватит! Будем делать, как велят наши совесть и разум"» [427]. Пессимистические рассуждения сторонников зубатовщины, как мы знаем, восторжествовали. И штыков хватило, когда пришло их время.