Политтехнология стальной эпохи. Маршал Берия и политрук Хрущев

Впрочем, это было коренное свойство советской партийной системы. Как только кого-то из руководителей начинали вытеснять с вершин власти, так в его голове сразу появлялись здравые мысли, и, защищаясь, он произносил умные речи, которые все понимали. Так было в 1930‑е гг. при Сталине, когда он уничтожал ленинскую гвардию, а те давали такой точный политический и экономический анализ созданного государственного устройства, что из сегодняшнего далека невольно хочется их спросить: а где ж вы были раньше, почему всего этого не видели? И «антипартийная группа» перед своим разгромом ставила на вид Хрущёву его авантюризм, неуправляемость, нарастающий культ личности и, как следствие, необдуманную политику и преобразования. Новые заговорщики предъявили на октябрьском 1964 г. Пленуме ЦК Хрущёву то же самое. И только будучи отстранённым от власти, он в своих воспоминаниях признался, что не во всём был прав.

Хрущёв улетел в Крым 30 сентября 1964 г., оставив «на хозяйстве» в правительстве Д.С. Полянского, а в партии Н.В. Подгорного и Л.И. Брежнева, которым поручил ведение Президиума ЦК. Заговор вступил в завершающую фазу. До Никиты Сергеевича доходили слухи, что в аппарате ЦК вовсю идёт работа по подготовке смены правителя. Постоянно зондировались умонастроения местной партийной номенклатуры относительно возможного смещения его со всех постов. Но он этим донесениям не особо верил и отправился отдыхать, сказав напоследок, что после своего возвращения из отпуска он «разобьёт «центропробку», которая закупоривает нас и мешает двигаться вперёд»[526].

11 октября 1964 г. в кремлёвском кабинете Д.С. Полянского после его разговора с Хрущёвым, при котором последний по привычке ругался и грозил всякими карами, собрались все члены Президиума ЦК. Отсутствовали только трое: Л.И. Брежнев, Н.В. Подгорный и А.П. Кириленко. Первый был с рабочим визитом в Берлине, второй с рабочей поездкой в Кишинёве, а третий отдыхал в Минводах. Узнав, что двое последних уже вылетели в Москву, все присутствующие попросили хозяина кабинета срочно звонить Брежневу, который не выходил на связь. Наконец поздним вечером, когда до него дозвонились, Полянский произнёс всего одну фразу, ставшую паролем заговорщиков: «В Москве хорошая погода», — и Брежнев срочно вылетел в столицу[527].

12 октября под председательством Брежнева собрался Президиум ЦК. Формальным поводом для этого заседания стало обсуждение ряда вопросов, связанных с новым пятилетним планом, но, безусловно, главным вопросом повестки было согласование действий по отставке Хрущёва со всех занимаемых им постов. Собравшиеся решили, что присутствие Никиты Сергеевича на Пленуме просто необходимо. Как развивались события дальше, кто звонил Хрущёву, как заказывали самолёт, прекрасно описано у Юрия Аксютина в книге «Хрущёвская «оттепель» и общественные настроения в СССР в 1953–1964 гг.». поэтому напомню лишь вкратце.

Самолёт Хрущёва приземлился в Москве 13 октября. На следующий день открылся Пленум. Брежнев начал заседание, а затем поочерёдно выступили П.Е. Шелест, А.Н. Шелепин, А.П. Кириленко, К.Т. Мазуров, Л.Н. Ефремов, В.П. Мжаванадзе, М.А. Суслов, В.В. Гришин, Ш.Р. Рашидов, Д.С. Полянский, А.Н. Косыгин и Н.В. Подгорный. Все они обвиняли Хрущёва в попрании ленинских норм и принципов коллективного руководства, хамском поведении по отношению к своим коллегам по руководящим органам партии, в крупных провалах во внешней и внутренней политике, создании собственного культа. Единственным в защиту Хрущёва выступил Микоян, которого через год сместят с поста председателя Президиума Верховного Совета СССР. Никита Сергеевич, конечно, такого не ожидал и по привычке стал жёстко отбиваться, перебивать выступающих. Однако вскоре он понял, что всё уже решено, несмотря на то, что Микоян предлагал оставить за Хрущёвым хотя бы одну из трёх его должностей. Когда опальному правителю стало ясно, что его отставка неминуема, он повёл себя с достаточной долей самоуважения, не забыв, правда, театрально прослезиться после заседания. Далее Хрущёв наглядно продемонстрировал, пожалуй, главное и единственное своё достижение. Такого не было ни при Сталине, ни в начале его собственного сумасбродного правления. Никто из большевиков, обуреваемых страхом за свою жизнь и судьбы близких, памятуя о «милосердии» вождя, а затем и о судьбе Берии, не отказался от покаянного слова и униженно просил прощения. Это относится и к хрущёвским партийным судилищам Молотова, Кагановича, Маленкова и др. Не стал исключением и Маршал Победы Георгий Жуков.

После убийства Берии пролетело 11 лет, и при этом не было больше ни одного расстрела бывших соратников. Это вселяло в партийцев уверенность в физической неприкосновенности близких и своей собственной. Поэтому Хрущёв стал первым, кто с 1920‑х гг. не стал выступать на Пленуме ЦК, каяться в своих ошибках и извиняться перед товарищами. Более того, он отказался лично написать заявление об отставке и попросил сделать это секретаря ЦК Л.Ф. Ильичёва. Подписав бумагу, Никита Сергеевич сразу ушёл с заседания.