Полюс вечного холода

– Бежать не советую. Здесь настоящий лабиринт, а путеводной нити Ариадны у вас нет. Кроме того, я не один, мой почетный эскорт вы уже видели… даже если одолеете меня, все равно никуда не уйдете – они из вас дуршлаг сделают.

Правду глаголет, сукин кот! Арбель сник и отступил. Толуман улыбнулся краем рта, опустил пистолет и ногой вдвинул в комнатку плетеную корзину, наполненную съестным. Из нее выглядывали заморские банки, пачки с вафлями, а в придачу – бутылка белого вина.

– Это мне?

– Вам-вам! Ешьте. Завтра получите еще.

– С чего такая щедрость? Подкупить надумали? Я не продаюсь… уф!..

Чувство собственного достоинства требовало гордо отказаться от подачки, отфутболить корзину, чтоб вылетела прочь. Однако голод посоветовал повременить.

– Все, чего хочет от вас Повелитель, – чтобы вы поделились сведениями о ваших сопровождающих. Кто они, откуда пришли, как вы к ним присоседились? Цели, задачи, точный состав группы… А если подскажете, где они могут находиться в настоящую минуту, то за свое будущее не беспокойтесь. Повелитель ценит тех, кто оказывает ему услуги.

Арбель уцепился за одну из услышанных фраз.

– Как это «где они сейчас»? Разве ваши эскортеры не заперли их в пещере?

– Мои эскортеры – сущие остолопы. Дурачье безмозглое… – сокрушенно обозвался Толуман. – Их провести – как у ребенка конфету отобрать. Доложили, что пещера взорвана, но не верится мне, будто мы вот так просто от непрошеных гостей отделались.

– Почему не верится?

– Откуда-то с берегов дымом тянет… Они здесь, живехоньки! Дал приказ прочесать все побережье, но это ж сколько времени уйдет! Поспособствуете?

Арбель брезгливо сплюнул.

– Не надейтесь! Ни слова не скажу… уф!.. И подношение свое забирайте. – Он отодвинул носком ботинка корзину, в которой бутылка дзенькнула о банку, и встал в позу гордеца, готового к самопожертвованию.

На разукрашенном обличье Толумана отразилось сожаление.

– Напрасно. Добровольным содействием упростили бы себе жизнь, а так…

– А так – что? На дыбу меня вздернете или будете по-современному электрическим током пытать?

– По моему разумению, это было бы целесообразно, но Повелитель – гуманист. Он с вами так не поступит. Раскрою вам секретец… – Толуман помешкал, будто вопрошая себя, говорить или нет, но все-таки признал: – Очень ему ваша шея понравилась.

– При чем тут моя шея? – Арбель решил, что ослышался. – Ничего в ней нет выдающегося… уф!..

– Заблуждаетесь. Шея у вас исключительная. Бесподобная шея… Словом, кушайте, пейте, отдыхайте. Время еще есть…

Оставив невольника раздумывать над новой головоломкой, Толуман захлопнул дверь и запер ее на засов.

* * *

Раздвинув ракитовые лозы, Вадим зорко отслеживал все передвижения подплывших к берегу неприятелей. Балагуря по-якутски, они готовились к высадке, лавировали среди торчавших из воды рифов, выискивая безопасное место, чтобы причалить. Толумана меж ними не было, командовал всеми одноглазый жердяй с повязкой, делавшей его похожим на флибустьера из романов Стивенсона.

– Харбаа онно! Сэрэнэн онгор! – покрикивал он на несообразительных гребцов. – Толтуйа суох!

– Ругается! – выдохнул позади Вадима Федор Федорович. – Говорит, чтоб осторожнее правили…

Передний челнок, удачно проскочив препятствия, пристал к берегу. Одноглазый выпрыгнул из него и отбежал к ветле, чтобы дать место другим.

Вадим, покуда сидел в тальнике, не обдумывал наперед, как поступить. Решение пришло само – безрассудное, дерзкое, – и он принял его, не рассуждая. Вырвавшись из кустов, он скакнул к стоявшему спиной одноглазому, обхватил его левой рукой, а правой вдавил «дерринджер» в ложбинку у него под ухом и прорычал, мешая немногие выученные якутские слова с русскими:

– Тур! Не двигайся! Скажи им, чтобы вернулись в лодки… Тэнун! Онгочо! Понял?

Флибустьер задрыгался, но Вадим живо утихомирил его, повертев дулом «дерринджера», как сверлом. Забодяжный, молодчина, не сплоховал – подбежав, обшмонал заложника, обогатился двумя гранатами и берданкой. О выходке Вадима он высказался так:

– Ну ты и хват, язви тя Авогадро!

Обошелся, однако, без рекламаций. Он выпалил над головами застывших балбесов, большей частью уже вылезших на сушу, и проорал во всю глотку:

– Марш назад, вам сказано! Туора мантан! Ша, бараны безрогие!

Одноглазый с запозданием тоже заквакал и загнал сподручников в челны.

– А теперь ружья! – распоряжался Федор Федорович, размахивая гранатой. – Ружья на берег! Саа кытыл! Ну!

Неужто получилось осуществить невероятное – обезоружить и полонить охрану Толумана? Если б еще и он сам был с ними…

Одноглазый вдруг изогнулся и шибанул Вадима локтем под вздох. Угодил метко – сбил дыхалку и на миг обездвижил. Этого ему хватило, чтобы вырваться и вцепиться в «дерринджер». Запястье Вадима выкрутилось, но пистолета он не отдал.

В лодках поднялся гам, взвились стволы берданок. Забодяжному ничего не оставалось, кроме как запустить в них гранату. Она рванула, сдетонировал погруженный в лодчонки боезапас. Десяток взрывов слился воедино, вверх и в стороны разметало щепки деревянных каркасов, охвостья просмоленных шкур, переломанные весла, изувеченных людей…