Полка. О главных книгах русской литературы

Такое же самостоятельное публицистическое произведение — список действующих лиц «Дела», пародия на Табель о рангах с саркастическими комментариями, который открывает «Весьма важное лицо» с ремаркой: «Здесь всё, и сам автор, безмолвствует», а затем по нисходящей перечисляются «колёса, шкивы и шестерни бюрократии», поименованные совершенно по-хармсовски: Герц, Шерц, Шмерц, а закрывает список действующих лиц «Не лицо» — швейцар Тишка, в глазах государства лишённый субъектности.

За годы до написания «Дела» такое беспардонное обращение с драматургией наблюдалось только однажды — в 1851 году, когда в Александринском театре в первый и последний раз представили одноактную комедию «Фантазия», положившую начало проекту «Козьма Прутков». Водевиль, взбесивший императора и немедленно запрещённый, оканчивался монологом персонажа: «Весьма любопытно видеть: кто автор этой пьесы?.. Нет!.. имени не выставлено!.. Это значит осторожность! Это значит совесть не чиста… ‹…› …как дирекция могла допустить такую пьесу? Это очевидная пасквиль!..» и т. п. Публика шутки не поняла: критик Фёдор Кони всерьёз писал, что комедию, ошиканную публикой, пришлось прервать, после чего актёр Мартынов, оставшийся один на сцене, в раздражении «попросил у кресел афишку», чтобы узнать, кто же, собственно, заставил его играть такие глупости.

При публикации «Фантазии» авторы включили в текст реальные цензурные правки: например, «Князь Касьян Родионович Батог-Батыев, человек, торгующий мылом» был лишён цензором неподобающего титула. Степан Рассадин вспоминает, что в юности счёл это авторской стилизацией — так органично российская литературная реальность сливалась с пародией на саму себя. Та же проблема встала перед Сухово-Кобылиным: при попытке провести пьесу на сцену одним из главных условий было понижение в чине всех действующих лиц. Ремарки не оставляли сомнений в том, что под видом канцелярии драматург изобразил всю государственную систему, а «Весьма важное лицо», окружённое почтительным безмолвием, как бы не сам царь. Точно с такой же проблемой столкнулся в своё время Гоголь, которому пришлось изуродовать «Повесть о капитане Копейкине», выбросив «весь генералитет».

Проблему «закадрового» текста Сухово-Кобылина решил в 1954 году Николай Акимов, автор знаменитой постановки «Дела» в Ленинградском театре им. Ленсовета. Режиссёр, пострадавший во время борьбы с космополитизмом, хорошо понимал злободневность Сухово-Кобылина и, не желая жертвовать предисловием к пьесе — антибюрократическим манифестом, прямо вывел на сцену фигуру Автора.

Почему у Сухово-Кобылина антихрист — статский советник?

В пьесе «Дело» речь идёт об инфернальном в своём масштабе взяточничестве и садистическом судебном произволе, которые нормальному человеку кажутся невозможными и непостижимыми. Самое разумное объяснение безумной реальности предлагает в пьесе герой-резонёр — старовер Иван Сидоров, преданный управляющий Муромских: «…антихрист …народился. ‹…› Ей-ей. Видите — служит и вот на днях произведён в действительные статские советники — и пряжку имеет за тридцатилетнюю беспорочную службу».

Антихрист в облике коррумпированного чиновника Максима Кузьмича Варравина — редкая комическая деталь совсем не смешной антиутопической космогонии, которую Сухово-Кобылин в «Деле» последовательно выстраивает начиная со списка действующих лиц. Персонажи распределены по категориям «Начальства», «Силы», «Подчинённости», «Ничтожества, или частные лица», по образцу христианской иерархии ангельских чинов — только они принадлежат не Божественной, а дьявольской канцелярии.

В «Смерти Тарелкина» этот образ доводится до гротеска. В основе сюжета — абсурдная бюрократическая логика, согласно которой человек менее реален, чем документ. Чиновник Тарелкин инсценирует свои похороны и прикидывается неким Копыловым. Его фарсовый маскарад при помощи парика и фальшивых зубов кажется даже излишним, поскольку, по официальной версии, тело Тарелкина «совершенно законным образом в землю зарыто», значит, Тарелкина остаётся только признать Копыловым. Но когда приходит бумага и о смерти Копылова, возникает бюрократический парадокс (человек жив, а его «вид», то есть документ, мёртв), которому квартальный надзиратель Расплюев находит одно объяснение: дважды умерший и при этом живой Тарелкин-Копылов — «беспаспортный вурдалак»[916].

Вот Расплюев выбивает из Тарелкина показания:

Расплюев.

 Ты вуйдалак, упырь?Тарелкин. Да, да… ох…
Расплюев. Кто твои сообщники?
Тарелкин. Весь Петербург и вся Москва.

«Смерть Тарелкина» точно описывает фабрикацию политического процесса на пустом месте — то же явление, и не менее гротескно, есть у А. К. Толстого в сатирической поэме «Сон Попова» 1873 года.