— Значит, руководство армейской разведки затеяло с британцем какую-то игру. Это внешняя разведка, Коровин, а не мелкая милицейская шушера, — откровенно намекнул полковник на тот факт, что в свое время в госбезопасность майор Коровин пришел из милиции. — Ты что ж это, — постучал он желтым прокуренным ногтем по снимку, — самовольно установил слежку за полковником ГРУ? Хочешь, чтобы за такое самоуправство и за срыв операции ГРУ нам по традиции оставшейся от НКВД, не только головы, но и все мужские достоинства поотрывали?
— Нет-нет, товарищ полковник. С фотографией — это было разово, да и то в рамках операции «Жрица», связанной с британкой Чизхолм, увлекающейся, напомню, всякими сектами и оккультными науками. Кстати, из-за связи с пресвитером запрещенной у нас секты, она, как иностранка, и попала впервые в поле зрения нашего отдела. Так что в случае прокола мы скажем, что полковник просто случайно подвернулся — только-то и всего!
— Ты, Коровин, иностранкой этой своей баки мне не забивай. Взять в разработку полковника Пеньковского мы сможет только с разрешения самого председателя КГБ. А с этой твоей папочкой, Коровин, я к Семичастному[33]
не пойду. Уже хотя бы из чувства самосохранения — не потащусь к нему, Коровин.Разочарованный до глубины души, майор уже направился к двери, как неожиданно полковник остановил его.
— Нет, ты все-таки скажи, Коровин, ты что действительно предполагаешь, что в данном эпизоде, ну там, у песочницы, полковник Пеньковский мог передавать Анне Чизхолм какие-то разведданные?
— И не только предполагаю, товарищ полковник. Имею некоторые основания подозревать, — мялся Коровин.
— «Некоторые», значит? Опять всего лишь «некоторые».
— В папке находится мое письменное донесение.
— А представляешь, Коровин, какая ударная волна обрушится на ГРУ, если нам действительно удастся сковырнуть такого «крота»?! Полковник, зять генерала, любимчик начальника ГРУ генерала армии Серова и, наконец, лучший кореш главного маршала артиллерии. К тому же оказавшийся на такой, прямо скажем, «агентурной» должности… — мечтательно уставился Гвидин в потолок, уже явственно представляя себя в мундире генерала.
— Так вы что, все же решитесь пойти с докладом к Самому?
— Но не сейчас же, Коровин!
— Понятно, что не сиюминутно, а все-таки?
— И не с этой же папкой, в детской песочнице сварганенной, Коровин. А поскольку инициатива, Коровин, исходит исключительно от тебя, то ответственность тоже ложится исключительно на тебя.
— Это уж, как водится, — грустно ухмыльнулся майор, давая понять своему начальнику, что ничего другого не ожидал. — Однако в том, что вести Пеньковского ты начал исключительно в рамках операции «Жрица», так сказать, вынужден был выйти на него[34]
, — в этом я тебя поддержу и, где нужно, прикрою.— И на этом, конечно, спасибо, — молвил майор вслух, а про себя мстительно проговорил: «Главное, что ты не устоял, полковник, а все-таки клюнул. Другое дело, что, как только операция удастся, все заслуги ты припишешь себе. Но это уж, как водится».
— Только так, — ударился в очередные наставления полковник, — события не торопить, действовать предельно осторожно, ход операции держать под строжайшим секретом, потому как точно такой же «крот», но работающий то ли на Запад, то ли на ГРУ, может обнаружиться и в нашей конторе. Мне докладывать только при появлении очень важных улик. Причем сама Анна Чизхолм, как пользующаяся дипломатическим иммунитетом подданная Британии, интересует меня в самую последнюю очередь.
Москва — Лондон.
Апрель — октябрь 1962 года
Скрытую слежку Пеньковский впервые заметил еще в тот день, когда фотограф-топтун из наружного слежения КГБ снимал его скрытой камерой для идентификации. Поскольку в последующие дни слежка не обнаруживалась, полковник решил, что кто-то там, скорее всего, в КГБ, больше некому, решил поиграть в шпионы.
Во время последнего визита полковника в Лондон вездесущий Гревилл Винн с сарказмом сообщил ему, что могила Карла Маркса, находящаяся на одном из кладбищ Лондона пребывает в крайне запущенном состоянии. Пеньковский мгновенно ухватился за эту информацию. Он попросил Британца свозить его на кладбище, а вернувшись в Москву, тут же написал «душещипательное» письмо на имя первого секретаря ЦК КПСС, в котором рассказал о политически неправильном отношении советского посольства в Лондоне к вопросу сохранности могилы основателя марксизма, и просил выделить средства для реставрации надгробия.
Письмо из приемной первого секретаря ЦК, в котором его, честного и проницательного партийца, благодарили за проявленную политическую бдительность и заботу о могиле Маркса, а также сообщали, что средства для ее реставрации в ближайшее время будут направлены посольству, — окончательно успокоило Алекса. Если дойдет до разоблачений, заверял себя полковник, то письмо из ЦК станет еще одним свидетельством его преданности делу партии. А все остальное он будем списывать на разработку ценного британского агента.