Полночное небо

Августин давно задумывался о простой и тихой смерти: слабеющее тело на фоне суровой природы. Даже до эвакуации – до того, как воцарилась зловещая тишина и, вероятно, наступила глобальная катастрофа, – Августин собирался умереть на станции. Задолго до приезда в обсерваторию Барбо, только планируя свои арктические исследования во время отдыха на побережье Тихого океана, он решил, что этот проект станет последним. Завершающий аккорд в его карьере, последний абзац в его биографии, которую когда-нибудь обязательно напишут. Для Августина окончание работы и смерть были неотделимы. Даже если его сердце будет биться еще несколько бесплодных лет – все равно. Если его открытия продолжат ярко сиять в золотом фонде мировой науки, он был не против угаснуть в одиночестве неподалеку от Северного полюса. Эвакуация в какой-то мере облегчала ему задачу. Но когда Августин увидел в горах медведя и встретился с ним взглядом – все изменилось. Он подумал об Айрис. Впервые он радовался чьему-то присутствию. Радость, такая непривычная и нечаянная, растревожила что-то глубоко у него внутри – что-то забытое, большое, своенравное. И это было только начало.

Уже в первые дни после знакомства с девочкой Августин задал себе вопрос: что с ней станет после его смерти? Но то были праздные, рассеянные мысли. Он задумался об этом всерьез лишь потом – когда белый медведь посмотрел ему в глаза, а солнце стало дольше задерживаться на небе. Августин заглянул за пределы отпущенного ему срока и сосредоточился на участи девочки. Для нее он желал другой судьбы – родных и друзей, любви, человеческого общества. Он не хотел вечно сожалеть о том, что смог дать ей лишь пустоту, которую припас для себя.

Когда другие ученые покинули станцию, Августин предпринял несколько вялых попыток связаться с внешним миром и узнать, что произошло там, за бескрайними льдами. Однако убедившись, что спутниковая связь не работает, а коммерческие радиостанции молчат, он оставил поиски и смирился с неизбежным. Все было кончено. Оторванность от мира не слишком его беспокоила: ведь этого он для себя и хотел.

С тех пор многое поменялось. Стремление кого-нибудь услышать завладело им с новой силой. Впрочем, Августин понимал: даже найди он других выживших, им не добраться до затерянной в снегах обсерватории. Даже если где-то существовал островок цивилизации, им с Айрис туда не попасть. И все же сама возможность связаться с внешним миром стала очень для него важна. Он здраво оценивал расклад: скорее всего, поиски ни к чему не приведут; их с Айрис не обнаружат и не спасут. Но, движимый новым, таким непривычным чувством долга, он решил, что надо попытаться во что бы то ни стало, – и забросил телескоп, сосредоточившись на радиоволнах.

* * *

В одиннадцать-двенадцать лет Августин знал устройство радиоприемника лучше, чем строение собственного тела. Он быстро освоил изготовление простейших детекторных приемников из проволоки, винтов и диодов, а потом перешел к задачам посложнее – к передатчикам, декодерам. Он сооружал аналоговые и цифровые устройства с помощью электронных ламп и транзисторов, из готовых наборов и с нуля, даже из рухляди, найденной на помойке. Он устанавливал антенны и диполи у себя во дворе, подвешивал их на деревья, реализовывал каждую схему, для которой находились детали. Все свободное время он корпел над приборами. Наконец, его хобби увлекло и отца – кто бы мог подумать, что у них найдется нечто общее? Отец, механик, работал с техникой на автозаводах. Он имел дело с огромными – выше домов – станками, и ему стало любопытно, почему сын увлекся самыми миниатюрными из устройств.

Августин рос маминым любимчиком – сопровождал ее в парикмахерскую, помогал месить тесто, чистил картошку. Когда мать находила в себе силы готовить, он учил уроки за кухонным столом, в другие дни – сидел в ногах ее кровати, словно преданный пес. Он был ее маленьким талисманом, отзывался на любую ее прихоть. И чувствовал, сам не зная почему, что эта гармония между ним и матерью ужасно злит отца.

Мальчик тонко улавливал перемены в настроении матери. Ощущал надвигающуюся тьму раньше, чем она сама. Он чувствовал, когда лучше оставить ее одну в темноте, а когда надо раздвинуть шторы; знал, как уговорить ее вернуться домой, когда она вдруг впадала в истерику на прогулке. Он настолько тонко и умело сглаживал острые углы, что она ни разу не заподозрила манипуляций и видела в нем лишь маленького сыночка, верного друга и соратника. Никто не утешал ее так, как он. Никто не умел так успокоить. Тем более, муж.