Полночное небо

Августин контролировал мать, потому что так было нужно. Только держа ее в узде, он мог ее защитить. Отточив этот навык, он начал думать, что нашел ключ к ее выздоровлению, взял верх над болезнью, починил то, что казалось сломанным. Но однажды зимой, когда мальчику исполнилось одиннадцать, мать удалилась в спальню и уже не вставала до самой весны. Тогда Августин осознал, что есть загадки, которых ему никогда не разгадать, что, несмотря на все усилия, он никогда не поймет собственную мать. Внезапно он остался совсем один. Он не знал, что делать. В то время, как отец проклинал безучастное тело, застывшее на кровати, мальчик укрылся от невзгод в подвале. И там нашел утешение в чистой простоте радиотехники – в соединении проводов, движении электрического тока, в безыскусных деталях, которые, соединяясь, порождали нечто волшебное: извлекали прямо из воздуха симфонии нот и голосов. Августин всегда учился прилежно. Знаний, усвоенных в школе – о ваттах, амперах, электромагнитных волнах, – хватило ему для начала; сидя в темном затхлом погребе под желтым светом лампы, он учился всему остальному. Порой, скрипя ботинками по шаткой деревянной лестнице, к нему спускался отец, однако чаще всего это не сулило ничего хорошего. Обычно он приходил пожурить сына, ткнуть носом в ошибки и позлорадствовать над его неудачами. То, что у мальчика недюжинный ум, уже не было ни для кого тайной, и отец не упускал ни единого случая отыграться.

Даже теперь, спустя многие годы, в ледяных объятьях Арктики, Августин мог представить подвал из своего детства так четко, словно по-прежнему сидел там, окруженный катушками проволоки, германиевыми транзисторами, простенькими усилителями, осцилляторами, смесителями частот. По правую руку – включенный в сеть, уже нагревшийся паяльник, по левую – чертеж текущей задумки: засаленный карандашный набросок, усеянный стрелочками и корявыми обозначениями. Августин предпочел бы исключить из этой сцены отца, но время от времени тишину нарушал непрошеный голос: «Только полный идиот не сможет починить транзисторный приемник!», «Не прибор, а поделка двухлетнего ребенка!»

В обсерватории Августин дважды проверил спутниковые телефоны и широкополосную сеть: вдруг упустил что-то важное? Связь на станции всегда была неустойчивой: в основном, она зависела от работы спутников. Августин осмотрел основное здание и хозяйственные постройки, но нашел лишь немного резервного оборудования. Техника оставляла желать лучшего – мощности едва хватало на то, чтобы связаться с военной базой на северной оконечности острова. Обычно эти приборы использовали, чтобы общаться с пилотами пролетавших над станцией самолетов. Чувствительность антенны была слабой; удавалось поймать только близкие и очень сильные сигналы или, если повезет, отраженные. Конечно, если допустить, что эти сигналы было кому передать или отразить.

Все это напомнило Августину юношеские годы, когда он включал аппаратуру в подвале и совершал общий вызов – простой, бесхитростный сигнал с одной-единственной целью: кого-нибудь найти. Без разницы, кого. Собеседники присылали ему QSL-карточки[2], которые он подшивал в папку. Тут были строгого вида квитанции с позывными, небрежно написанными поверх силуэта штата; открытки с дурашливыми карикатурами на радиолюбителей, которые висели на антеннах, как обезьянки на лианах, или как белье на веревке; карточки с пикантными изображениями грудастых девиц, томно прислонившихся к радиоприемнику и что-то мурлыкающих в микрофон. Августин часами сидел в подвале, сканируя любительские частоты и повторяя свой позывной. И сколько бы времени ни проходило – две минуты или несколько часов, – ему обязательно кто-нибудь отвечал.