Полночные близнецы

Я в растерянности качаю головой. Может, это своего рода укрывательство? А зачем еще они пытались спрятать имя Мидраута на этой табличке, если не для того, чтобы защитить его? Я не вижу во всем этом смысла.

– Прикольные Глазки превратились в Угрюмые Глазки, – позже тем же вечером насмешливо говорит Райф, когда все мы уже отдыхаем в рыцарском зале после уроков.

– Ты бы тоже стал таким, если бы твои учителя подвергали тебя огромной опасности каждый раз, когда ты выходишь из этого замка! – огрызаюсь я в ответ.

– О чем это ты?

– Я о том факте, что пятнадцать лет назад некий трейтре убил множество рыцарей, а ты, вместо того чтобы научить нас, как управляться с такими тварями, учишь нас воевать со сталкерами и глупыми обманчивыми кошмарами, которые даже не опасны!

Я уже стою на ногах, в крови бушует ярость. Я почти не слышу, как ахнули и теперь перешептываются другие сквайры, во мне грохочет гнев. Райф бледнеет и затихает.

– Причина того, что вам еще не рассказывали о трейтре, – напряженно произносит он, – в том, что вы еще не готовы. Вы можете считать себя непобедимыми, имея за спиной два месяца тренировок, но если вы столкнетесь с трейтре прямо сейчас, вам придет конец, гарантирую. Так что пока вы не научитесь справляться с кошмарами, пока мы не сочтем, что вы способны управиться с основами, мы с Эмори и другие действующие рыцари будем и дальше рисковать собственными жизнями, чтобы защитить вас.

Праведный гнев, пылающий во мне, обратился в людоедское унижение. Райф не ждет моего ответа, а просто уходит, и с ним Эмори и несколько других опытных рыцарей.

– Ну, ты уж точно не станешь любимицей учителей в ближайшее время, – усмехается Олли.

– Ему совершенно незачем было вот так резко отвечать, – говорит Феба.

– Он сказал то, что есть, – возражает Олли. – Ничего тут нет неправильного.

– Прекрати, я… пожалуйста, прекрати, – говорю я брату, внезапно чувствуя опустошенность.

Ну как он может до сих пор так ужасно ко мне относиться, когда нам есть о чем беспокоиться, и это куда более важные вещи, намного более значительные? Как он может желать еще сильнее унизить меня, хотя я не сделала ничего такого, чтобы это заслужить? Это тяжело, и прямо сейчас у меня нет сил, чтобы парировать его уколы.

Олли открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но многозначительный взгляд Рамеша заставляет его промолчать. Позже Рамеш снова отводит меня в сторонку.

– Почему ты ни слова не сказала о Мидрауте? – спрашивает он.

Я пожимаю плечами. Даже когда я была вне себя от злости, что-то помешало мне упомянуть о прежнем главе танов. Наверное, потому, что книгу о трейтре можно было прочитать без помех, в то время как имя Мидраута (до того, как оно необъяснимо проявилось снова) было скрыто под штукатуркой на табличке, висящей в глубине сада. Кто-то явно не хотел, чтобы мы узнали о Мидрауте, и это заставляет меня думать, что наилучший способ разузнать больше – помалкивать о том, что я уже знаю. Я пытаюсь объяснить это Рамешу.

– Мне не нравятся секреты, – замечает он.

– Мы не секретничаем. Мы просто не распускаем сплетни.

Это, похоже, его удовлетворяет. Моя первая успешная манипуляция. Я явно кое-чему научилась у Олли.

По мере того как приближается Рождество и все больше сновидцев обращают свои мысли к каникулам и отпускам, ландшафт Аннуна меняется. Тинтагель украшен плющом и омелой; это не изготовленные на фабриках веточки, которые мы покупаем в Итхре, а настоящие виноградные лозы, вьющиеся по стенам. Веточки остролиста высовываются из щелей. Сады скрыты толстым слоем снега. За стенами замка облака инспайров образуют миниатюрные снежные бури. Толстые маленькие снеговики и Санта-Клаусы бродят вокруг, по очереди то пугая, то восхищая сновидцев.

Но в Итхре все не так радостно. Я замечаю это по пути из школы. Едва уловимая разница, на которую никто, кроме таких, как я, не обратил бы внимания. Я ощущаю это прежде всего в метро. Вагон набит, как всегда, но лишь через несколько остановок я понимаю, что между мной и другими пассажирами – пустое пространство. Я ловлю взгляды, которые люди бросают в мою сторону. К любопытству я привыкла, но это не оно. Это отвращение и еще нечто куда более опасное – страх. Я стараюсь сжаться, стать меньше. Когда тебя открыто обижают – это одно, но тут, похоже, другой уровень. Выйдя из метро, я бегу всю дорогу до дома, и в моей памяти всплывают эти обвиняющие взгляды.

Аннун и так уже был для меня желанной возможностью бегства от реальной жизни, а теперь он окончательно становится убежищем. Пусть даже там Олли, но, по крайней мере, нет незнакомцев, которые таращатся на меня во враждебной тишине. В любом случае в Аннуне у меня есть Рамеш, который поддерживает во мне уверенность, и Феба, чья теплота и спокойный характер влияют на всех, достигая даже того дальнего угла, где я сижу каждую ночь. Райф как будто забыл о моих обвинениях, а Наташа, которой я очень нравлюсь из-за того, что овладела искусством верховой езды, как-то раз находит меня, чтобы сказать, что слышала о моей вспышке.