Полночные близнецы

– Наберись терпения, – говорит она. – Мы учим вас именно так не без причины.

– Когда же, Лэм, когда?! – то и дело жалуюсь я своей лошадке.

Легко Наташе советовать мне быть терпеливой, но тут есть разница: ждать того, что, как ты знаешь, должно произойти, и неопределенно ждать исполнения смутных обещаний. Лэм тихо ржет в ответ и хватает сено из кормушки. Иногда у меня создается впечатление, что она видит во мне настоящего невротика, которого можно успокоить доброй шуткой.

Этим вечером мы во время патрулирования тенью следуем за ланселотами знакомым маршрутом – вдоль изгиба Темзы от территории Тинтагеля вниз по течению к старым кирпичным фабрикам к югу от реки, к Королевскому Ботаническому саду, где красуются медоносные цветы, огромные, как рупоры.

Эмори подает нам знак выстроиться в колонну по одному, чтобы пересечь реку, и ведет нас в узкий туннель, который служит переходом в Итхр под Темзой. В Аннуне стук копыт наших лошадей смешивается с постукиванием ночных существ, что шныряют в щелях между плитками.

Когда мы выходим на открытый воздух, Олли придерживает своего коня Балиуса и ведет его рядом с Лэм. Олли непривычно молчалив с того дня в рыцарском зале, когда я отказалась спорить с ним, и молчалив он не только со мной, но и с другими сквайрами, которые его не поддержали. Ему неинтересно говорить мне гадости, если он не ощущает поддержки.

– Я нашел кое-что еще, – тихо сообщает он мне. – Насчет Мидраута.

– Что?

Я от изумления дергаю уздечку Лэм, и она взбрыкивает, протестуя.

– Кое-что замазано, – говорит Олли.

– Ты о той табличке? – спрашиваю я.

– Кое-что еще. Не в Аннуне. В Итхре. В старых маминых записях.

– Мамины записи у меня, – говорю я. – Они в моей спальне.

Олли ухмыляется:

– Ну да, они там.

– Ты влез в мою комнату? Да ты просто…

– Расслабься, – перебивает меня Олли. – Я заглянул только в мамины записи, твоих вещей я не трогал. В отличие от тебя.

Я на время теряю дар речи: Олли, похоже, искренне думает, что ничего страшного нет в том, чтобы зайти в мою комнату без разрешения, если он не роется при этом в ящиках моего комода.

– У мамы есть записи Мидраута, ты ведь знаешь? – продолжает Олли.

– Тот диктофон? Как ты заставил его работать?

– Нашел приятеля, он перевел запись в мой ноутбук. Включу тебе дома, если хочешь, – говорит Олли.

Я нерешительно киваю. Я на неизвестной территории рядом с этим новым, вполне цивилизованным братом. Часть меня даже хочет обнять его. Другая часть гадает, когда же я обнаружу ловушку, подвох, предательство. Мысль о том, что он может мне помогать просто так, совершенно нова и непонятна.

– Ты и мамин шифр разгадал? – спрашиваю я, изо всех сил стараясь говорить небрежно.

– Какой шифр?

Ага. Все-таки я знаю что-то такое, чего Олли не знает. Я сумела выцарапать обратно кое-какую долю власти.

– В ее дневниках. – Я колеблюсь, но потом бросаюсь вперед очертя голову. – Я тебе покажу в Итхре, если хочешь.

Олли кивает, его осторожность под стать моей.

Олли пришпоривает Балиуса, чтобы догнать Рамеша. Мы исчерпали лимит на разговоры. Я глубоко дышу, мое сердце нервно стучит. Я не знаю, как справиться с этой переменой между мной и Олли. Моя настороженность всегда была слишком сильной, но теперь я начинаю понемножку ее разрушать. Я просто должна молиться, чтобы у меня хватило характера справиться, если – когда – он снова предаст мое доверие.

Эмори провел нас через старые лабиринты узких мощеных улочек, что лениво тянутся вдоль реки. В проходах и проулках я замечаю сны тех, кто жил давным-давно: медведи, которых ловят на приманку, деревянные корабли, покрашенные в яркие цвета и готовые к приключениям. Я уже почти решилась проверить, смогу ли я, после всего, присоединиться к разговору Рамеша и Олли о боевых порядках, когда вдруг чувствую неприятное шевеление где-то в желудке. Как будто кто-то пытается извлечь из меня внутренности, не разрезая живота.

Мы огибаем угол и видим великолепие театра «Глобус», его соломенная крыша похожа на аккуратную шляпку. Но когда мы приближаемся, в передней части группы начинается странное бормотание. Я колеблюсь. Впервые с тех пор, как я пришла в Аннун, мне хочется, отчаянно хочется развернуться и удрать в Итхр. Олли снова подает назад, но на этот раз он держится за живот.

– Какого черта? – говорит Феба.

И я, вопреки всем инстинктам, заставляю себя посмотреть вперед.

У входа в «Глобус», между плетнем и штукатуркой, под светлой соломой сгустилась плотная тьма. Вместо шумного смеха зрителей и звуков шекспировской пьесы от тьмы исходит молчание. Я никогда не осознавала, что отсутствие звуков может быть таким агрессивным, пока не увидела вот это. Эмори настойчивым тоном говорит что-то в свой шлем. Рамеш пускает лошадь вперед, чтобы рассмотреть все поближе.

– Назад! – кричит ему Эмори. – Ты что, не видишь, что это опасно?