Полночные близнецы

Они сидят на старом диване. Один выглядит так, словно не спал несколько недель. Он смотрит прямо перед собой пустыми глазами. Подойдя ближе, я понимаю, что он, наверное, еще и душ не принимал несколько недель. Его руки и одежда грязны, от него дурно пахнет. Мужчина рядом с ним вполне мог бы быть его более успешным двойником. Он одет в сшитый на заказ костюм, у него безупречные ногти, волосы аккуратно зачесаны назад. И на его лице меньше морщин, но, в отличие от безжизненного выражения глаз первого мужчины, у этого глаза полны злобы. Он наклоняется к первому и что-то шепчет ему на ухо. Потом я замечаю бледное голубое свечение вокруг тела злобного человека и соображаю, что он и должен быть отравителем.

Я вытягиваю шею, чтобы услышать, что он говорит.

«Жалкое оправдание для мужчины… Ты хоть осознаешь, насколько ты отвратителен? Ты воняешь. Ты ничтожество. Нечего и удивляться тому, что у тебя нет друзей… Ты видишь, как люди таращатся на тебя на улице? Это потому, что их тошнит от тебя. Что ты принес с собой в этот мир? Ты просто ненужная ноша. Мама и папа стыдятся тебя, без тебя они были бы намного счастливее…»

И тут я с душераздирающей ясностью точно вижу, почему отравители – самые опасные из всех кошмаров. Я понимаю, что произойдет, когда этот сновидец проснется. Возможно, не сегодня, может, и не завтра, но в какой-то момент отравитель добьется своего. И внезапно запах этого человека уже не имеет значения, потому что я сама была такой же, как он. Только мой отравитель создан не по моему образу и подобию – это Олли, или папа, а иногда даже мама: они нашептывают мне кошмары ночью и днем, в моменты одиночества, когда меня ничто не отвлекает, и твердят, что всем стало бы лучше, если бы я умерла.

Я бросаю взгляд на Олли, внезапно переполняясь яростью. Как может он так спокойно наблюдать за этим человеком, когда тот настолько уязвим? Однако выражение лица Олли – как зеркало моего. Он тяжело сглатывает, его глаза сосредоточились на отравителе, и в них… это что, страх? По крайней мере, узнавание. Но я не понимаю… я не могу вообразить, что у Олли когда-либо бывают такие мысли, которые словно заковывают цепями твое сердце.

Венеуры окружают сновидца и его кошмар и одновременно снимают колпачки с голов своих морриганов. У этих существ глаза красные, как у меня. Большинство из них тут же направляются к сновидцу, но парочка кружит над нашей группой. Я стараюсь придвинуться к краю, огибаю Фебу, чтобы очутиться впереди.

Кто-то хватает меня за руку, и я едва сдерживаю крик боли. Я искрюсь энергией. Дуга света инспайра устремляется от потолка ко мне. Я оглядываюсь, чтобы увидеть, кто меня держит, – это Олли. И он кажется таким же потрясенным, как и я.

Я могла бы и закричать, потому что все морриганы в комнате вдруг уставились на нас.

– Выгони их! – рявкает один из венеуров.

Райф выталкивает нас из гостиной и дальше, на улицу.

– Это еще что такое? – шипит он.

– Понятия не имею, – отвечаю я.

– Я тоже, – говорит Олли.

– Ну, что бы это ни было, вам обоим лучше остаться снаружи.

Он возвращается в дом, а я поворачиваюсь к Олли:

– Что ты сделал?

– Я просто пытался помешать тебе отвлечь их.

– Что ж, неплохо получилось, а?

Мы, толкаясь, заглядываем в окно, чтобы увидеть происходящее в доме.

Морриганы расселись на плечах и голове сновидца, их клювы погрузились в его плоть, как будто это цветок, полный нектара. Я ничего не слышу, но движение глоток морриганов, когда они заглатывают воспоминания сновидца, отвратительны. Тем не менее это помогает: отравитель бледнеет. Сначала он становится туманным по контуру, потом полупрозрачным. Но что куда более зачаровывает, так это перемены в сновидце. Что-то загорается в его глазах. И его лицо кажется моложе. Это надежда, понимаю я, и мое сердце радуется. Он заново нашел для себя надежду.

18

Несмотря на мою холодность, Рамеш воспринял мою просьбу насчет Мидраута и трейтре как личную задачу. Однажды холодной ночью, когда я возвращаюсь из конюшен, наблюдая за тем, как мое дыхание превращает инспайров в снежинки, Рамеш выбегает из Тинтагеля мне навстречу.

– Есть, я нашел! – говорит он, таща меня вверх по ступеням и через двери Тинтагеля, теперь усеянные сосульками. – Ну, по крайней мере, я думаю, что нашел. Может, это даже общее знание, просто мы еще до него не дошли. Я не совсем уверен.

– Рамеш, о чем ты говоришь?

Мы быстро идем в госпиталь замка. Вместо комплекса зданий, раскинувшихся на большой площади, как больницы в Итхре, госпиталь Тинтагеля занимает одну из башен. В стены встроены широкие помосты, они спиралью поднимаются до самого верха башни. На каждом из них – кровать, так что аптекари могут летать между пациентами. Это совершенно неземное место; открытое пространство одновременно и искажает, и умножает звуки, так что вся башня наполнена отголосками утешающего бормотания, как будто здесь волны тихо бьются о берег.