Полночные тайны

Я под столом сжимаю руку Олли. Глаза Клемми сужаются, а папа вздыхает, понимая мой маленький бунт. С этого момента я знаю, что не могу доверять Клемми. Это опустошающее чувство – я уже привыкла думать о ней как о благодушной тетушке. Она может не понимать меня, но хотя бы заботится обо мне. Наверное, мне надо было больше времени тратить на разговоры с ней до того, как она попала под влияние Мидраута. Возможно, тогда ей труднее было бы промыть мозги.

В тот вечер я захожу на сайт «Кричи громче» и читаю там кое-какие новости. Они проводят множество акций: их группы протеста стоят перед офисами «Одного голоса», они ложатся на дорогах, заклеив рты клейкой лентой, там, где проходят собрания сторонников Мидраута, появляются баннеры и плакаты… Я вижу во главе многих групп Киерана, а как-то раз даже замечаю черные волосы и ботинки Сайчи. Потом я перехожу на другую страницу – и вижу рядом с Киераном Олли, они высоко поднимают сжатые вместе руки и кричат прямо в лицо сторонникам «Одного голоса», а те прижимают к губам кулаки. Это видео. Я наживаю кнопку «просмотр».

– Овцы! – кричит Олли.

– Дегенераты, – отвечает кто-то из «Одного голоса», но так тихо, что на записи это едва слышно.

– Что ты сказал? – спрашивает Киеран.

Мужчина молчит. Киеран обхватывает ладонями лицо Олли и крепко целует его, в губы. Я останавливаю запись. Значит, вот как Олли проводит свое свободное время.

– Я и не догадывалась, что ты снова присоединился к «Кричи громче», – говорю я ему позже.

Брат пожимает плечами:

– Сразу после Остары. Мне хотелось сделать что-то в память о Константине.

– Тебе кажется, что это не так бессмысленно, как прежде? – спрашиваю я, наклоняясь к нему.

Если Олли скажет, что все изменилось, что это дает ему цель, я, возможно, тоже об этом подумаю.

– Я не знаю, – отвечает Олли. – Иногда мне кажется, что мы играем на руку Мидрауту. Мы кричим, а он может показывать на нас и говорить: «Смотрите, это молодые смутьяны, они много шумят, но не делают ничего полезного». Но где альтернатива? Что, лучше просто сидеть и надеяться, что не станем следующими целями, как папа?

– Или я.

– Ты другое дело. Ты достаточно делаешь в Аннуне.

– А Киеран тоже так думает?

– Тебе правда хочется знать, что думает Киеран?

– Конечно.

– Он думает, что ты настолько привыкла прятаться от людей, что избегаешь всего того, что сделает тебя заметной.

Наверное, это действительно частичная причина моей замкнутости, но это не все.

– И ты с ним согласен?

– Я не думаю, что он ошибается, – снова пожимает плечами Олли, – но я также не думаю, что это главная причина твоего нежелания присоединиться. А я не могу объяснить ему, как оно на самом деле. – Он кривится и отворачивается.

– Должно быть, это трудно – невозможность рассказать ему об Аннуне, – говорю я.

– Да.

И это все, что я слышу в ответ.

Предположительно это я страдаю склонностью к односложным ответам, но Олли определенно меня обошел.

На следующее утро я нахожу папу на кухне, он достает из духовки бисквит и поливает его медом. Я чувствую себя разбитой после прошлой ночи, а он еще не так далеко ушел по дороге Мидраута, чтобы оставить это незамеченным.

– В чем дело, Ферн? – спрашивает папа. – Проблемы с мальчиками?

– Вообще-то, нет, – отвечаю я.

– Но это не из-за Клемми? – Он кладет на тарелку передо мной кусок бисквита. – Я ей сказал, что она вела себя неприемлемо. Но, милая, она просто была в тот момент расстроена.

– Вообще-то, ее это не оправдывает, но не важно, – огрызаюсь я, но не настолько резко, чтобы папа лишил меня завтрака.

– Но ты тоже была слишком воинственна, – говорит он, наполняя свою тарелку. – На тебя это не похоже. – Он внимательно смотрит на меня. – Ты что, в конце концов к ним присоединилась?

– К «Кричи громче»? Нет, – отвечаю я.

– Хорошо. – Папа ловит мой взгляд. – Я знаю, знаю, тебе не нравится Мидраут. Но если честно, Ферн, мне нравится, что ты не впутываешься во все это.

– То есть что я не защищаю то, во что верю?

Папа явно удивлен.

– Конечно, ты должна защищать то, во что веришь. Но для этого не обязательно вступать в какой-то клуб. Ты никогда не была овцой, Ферни.

Он произносит это даже с гордостью, и это поразительно. Я подозревала, что папа на свой лад старается ради меня, но чтобы он мной гордился… Мне хочется спросить его, знает ли он, что Олли состоит в «Кричи громче», но так, наверное, могла поступить прежняя Ферн, желая навлечь на брата неприятности.

И все же что-то в словах папы цепляет меня. Я еду в школу на метро, стараясь не обращать внимания на то, что девушка не старше меня изображает крайнее отвращение из-за того, что оказалась так близко ко мне, а потом я слышу, как двое парней обсуждают смерть Константина.

– Да все они дурные… – говорит один из них.

– Я не из тех, кто плохо говорит о покойных, но спроси меня, и я скажу, что он получил то, что заработал.

Я вдруг замечаю, как вагон разделился. Это произошло очень тихо. Горстка людей напряжена, они бросают на этих двоих гневные взгляды. Большинство улыбается, глядя в свои планшеты и газеты, выражая молчаливое согласие.