Полное собрание рассказов

– Ну да, mon Dieu. Она всегда, tout le temps, говорит: сукин сын, черт побери. И не работает.

– Где она сейчас?

– В театре.

– В театре?

– В кинотеатре. Только и делает, что читает да в кино ходит.

– У вас есть еще пиво?

– Mon Dieu, oui. Конечно, есть. Приходите вечером, пообедайте с нами.

– Хорошо. А что принести с собой?

– Ничего не надо. Ничего не приносите. Может быть, у Фонтэна вино уже будет готово.

Вечером я обедал у Фонтэнов. Мы ели в столовой, и стол был покрыт чистой скатертью. Мы пробовали молодое вино. Оно было очень легкое, светлое и приятное, и в нем еще чувствовался вкус винограда. За столом, кроме меня, сидели хозяин, хозяйка и их младший сын Андре.

– Что вы сегодня делали? – спросил Фонтэн, сухонький старичок, изможденный работой на рудниках, с обвислыми седыми усами и ясным взором; родом он был из Сантра, близ Сент-Этьена.

– Работал над книгой.

– И все сошлось по вашим книгам? – спросила мадам Фонтэн.

– Он говорит про книгу, которую сам пишет. Он писатель, – объяснил Фонтэн.

– Папа, можно мне в кино? – спросил Андре.

– Можно, – сказал Фонтэн.

Андре повернулся ко мне.

– Как вы думаете, сколько мне лет? Можно поверить, что четырнадцать? – Он был худ и мал ростом, но по лицу видно было, что ему уже шестнадцать.

– Да. Можно поверить, что четырнадцать.

– Когда я хожу в кино, я весь съеживаюсь, чтобы казаться поменьше. – Голос у него был очень звонкий, ломающийся. – Если я плачу двадцать пять центов, мне сдачи не дают, но если плачу только пятнадцать, меня тоже пускают.

– Тогда я дам тебе только пятнадцать центов, – сказал Фонтэн.

– Нет. Дай мне все двадцать пять. Я разменяю по дороге.

– Только возвращайся домой tout de suite[75] после кино, – сказала мадам Фонтэн.

– Хорошо, я сейчас же вернусь. – Андре вышел из комнаты. Вечер становился прохладным. Он оставил дверь открытой, и снаружи потянуло холодком.

– Mangez! – сказала мадам Фонтэн. – Вы совсем ничего не кушаете.

Я уже съел две порции курятины с жареным картофелем, три порции кукурузы, несколько огурцов и две порции салата.

– Может быть, он хочет кекса, – сказал Фонтэн.

– Надо было мне взять кекса для него, – сказала мадам Фонтэн. – Кушайте сыр. Это хороший, из сливок. Вы совсем ничего не кушаете. Надо было взять кексу. Américains всегда едят кекс.

– Но я наелся до отвала.

– Кушайте! Вы ничего не ели. Съешьте все. Мы никогда ничего не оставляем на завтра. Кушайте еще.

– Возьмите еще салату, – сказал Фонтэн.

– Я принесу еще пива, – сказала мадам Фонтэн. – Вы, наверно, проголодались за целый день на своей книжной фабрике.

– Она не понимает, что вы писатель, – сказал Фонтэн. Старик был деликатен в обращении, но хорошо помнил армейский жаргон и солдатские песенки, бывшие в ходу к концу девяностых годов, когда он отбывал воинскую повинность. – Он сам пишет книги, – объяснил он жене.

– Вы сами пишете книги? – спросила мадам Фонтэн.

– Случается.

– О! – воскликнула она. – О! Вы сами их пишете. О! Тогда вы, конечно, проголодались. Mangez! Я сейчас принесу de la bsêre.

Мы слышали, как она по лестнице спустилась в погреб. Фонтэн улыбнулся мне. Он очень снисходительно относился к людям, которые не обладали его опытом и знанием жизни.

Когда Андре вернулся из кино, мы втроем сидели на кухне и беседовали об охоте.

– В день труда мы все поехали к Чистому ручью, – сказала мадам Фонтэн. – Oh, mon Dieu, как жаль, что вас с нами не было. Мы все поехали на грузовике. Tout le monde est alle на грузовике. Это было в воскресенье. На грузовике Чарли.

– Мы ели, пили вино, пиво, а один француз, который тоже поехал с нами, привез абсенту, – сказал Фонтэн. – Француз из Калифорнии!

– Mon Dieu, как мы пели! Один фермер вышел посмотреть на нас, мы дали ему выпить, и он немного побыл с нами. А потом подошли Italiens, и они тоже хотели остаться. Мы спели смешную песенку про итальянцев, но они ничего не поняли. Они не понимали, что они нам мешают, а мы не стали с ними разговаривать, и они скоро ушли.

– А рыбы много наловили?

– Очень мало. Мы пошли удить рыбу, но ненадолго, а потом вернулись и опять принялись петь. Мы пели, понимаете, – сказал Фонтэн.

– А ночью, – сказала мадам Фонтэн, – все женщины спали в грузовике. Мужчины легли у костра. Среди ночи, слышу, подходит Фонтэн и хочет взять еще вина, а я говорю ему: mon Dieu, Фонтэн, оставь что-нибудь на завтра. Завтра нечего будет пить, и все будут огорчены.

– Но мы все выпили, – сказал Фонтэн. – И на завтра ничего не осталось.

– Что же вы делали?

– Рыбу ловили. По-настоящему ловили.

– Верно. Отличной форели наловили. Mon Dieu, oui. Все одинаковые, полфунта и одна унция.

– Крупные?

– Полфунта и одна унция. Порционные. Все одинаковые, полфунта и одна унция.

– Вы любите Америку? – спросил меня Фонтэн.

– Видите ли, это моя родина. И я люблю ее, потому что это моя родина. Но едят в Америке неважно. Когда-то ели хорошо, а теперь нет.