Полное собрание рассказов

Из другого окна, если повернуть кровать, виднелись город с поднимающимся над ним дымом и горы Доусона, уже покрытые снегом и оттого похожие на настоящие горы. Только эти два вида и мог лицезреть мистер Фрейзер с тех пор, как стало очевидным, что сидеть в инвалидном кресле ему еще рано. Да и по правде сказать, лучше лежать в постели, если ты в больнице; эти два вида, если располагать временем любоваться ими из палаты с кондиционированным воздухом, намного лучше любого числа других видов, если видишь их наспех из жарких, пустых палат, ожидающих новых больных или только что освободившихся, куда тебя вкатывают в инвалидном кресле, чтобы выкатить через несколько минут. Когда долго лежишь в одной палате, вид, каков бы он ни был, приобретает особую ценность, и становится крайне важным, и не хочется его менять, не хочется даже смотреть на него под другим углом. То же самое и с радио: тебе нравятся определенные песни, и ты радуешься им, когда слышишь вновь, и отвергаешь новые. В ту зиму пальму первенства он отдал трем: «Спой что-нибудь простенькое», «Китаяночке» и «Маленьким небылицам»[82]. Никакие другие песни, по мнению мистера Фрейзера, не шли с этими тремя ни в какое сравнение. «Студентка Бетти» поначалу тоже ему приглянулась, но на ум мгновенно пришли другие строфы, пародирующие песню, до того непристойные, что он ни с кем не мог ими поделиться; так что в конце концов он перестал ее слушать и при первых тактах переключал радио на футбол.

Около девяти утра включали рентгеновский аппарат, и тогда радиоприемник, который к этому времени ловил только одну местную станцию, становился совершенно бесполезным. Многие жители Хейли, имевшие приемники, протестовали, утверждая, что больничный рентген мешает им по утрам слушать радио, но так ничего и не добились, хотя большинство считало, что больница могла бы пользоваться рентгеном в другие часы, когда люди не слушают радио.

* * *

В то утро сестра Сесилия вошла в палату, когда мистер Фрейзер собирался выключить радиоприемник.

– Как Каетано, сестра Сесилия? – спросил он.

– О, он очень плох.

– Без сознания?

– Нет, но боюсь, что умрет.

– А как вы?

– Я очень беспокоюсь за него, и знаете, никто не пришел навестить его. Он может умереть, как собака, а эти мексиканцы и глазом не моргнут. Действительно, ужасные люди!

– Хотите прийти и послушать репортаж с сегодняшней игры?

– О нет, – ответила она. – Для меня это очень волнительно. Я буду молиться в часовне.

– Я думаю, что слышно будет хорошо, – сказал мистер Фрейзер. – Играют на побережье, и благодаря разнице во времени у нас наступит вечер, так что мы услышим в лучшем виде.

– О нет, я не смогу. Мировая серия[83] чуть не доконала меня. Когда «Атлеты»[84] выходили на прием подачи, я прямо-таки в полный голос читала молитвы: «О Боже, направляй их глаза и руки! О Боже, ну помоги ему попасть по мячу! О Боже, даруй им сильный удар!» А потом, когда они заполняли базы в третьей игре, вы помните, я уж совсем не выдержала. «Господи, пусть он пробьет за пределы поля! О Боже, пусть после его удара мяч улетит за забор». И вы знаете, когда пришел черед «Кардиналов»[85] отбивать подачу, все стало еще ужаснее. «О Боже, не дай им попасть! О Боже, пусть они не видят мяч! О Боже, ну пускай они промахнутся!» А сейчас все только хуже. Это же «Нотр-Дам»[86]. Богоматерь! Нет, я пойду в часовню. За Богоматерь. Они играют за Богоматерь. Написали бы вы что-нибудь о Богоматери. Ведь вы можете. Вы и сами знаете, что можете, мистер Фрейзер.

– Я не знаю о ней ничего такого, что мог бы написать. Уже почти все написано, – ответил мистер Фрейзер. – Вам не понравится, как я пишу. Ей тоже не понравится.

– Вы когда-нибудь о ней напишете, – заверила его сестра. – Я знаю, что напишете. Вы должны написать о Богоматери.

– Лучше приходите и послушайте репортаж.

– Я не выдержу этого. Нет, я пойду в часовню и помолюсь.

В этот вечер не прошло и пяти минут с начала игры, как в палату вошла молоденькая медсестра-стажер.

– Сестра Сесилия просит узнать, как идет игра.

– Скажите ей, что у нас уже один тачдаун[87].

Немного погодя стажер снова заглянула в палату.

– Скажите ей, что наши их выносят, – сообщил мистер Фрейзер.

Немного позже он нажал на кнопку звонка, вызывая медсестру, которая дежурила на этаже.

– Вас не затруднит спуститься в часовню или передать с кем-нибудь сестре Сесилии, что «Нотр-Дам» выигрывает четырнадцать – ноль к концу первой четверти[88] и все в порядке. Она может больше не молиться.

Через несколько минут вошла взволнованная сестра Сесилия. Очень взволнованная.

– Что значит четырнадцать – ноль? Я ничего не понимаю в футболе. Для бейсбола это было бы очень хорошо, но в футболе я ничего не смыслю. Может быть, это ничего не решает. Я сейчас же иду обратно в часовню и буду молиться до самого конца игры.

– Исход ясен, – успокоил ее мистер Фрейзер. – Мы уже победили. Я ручаюсь вам. Останьтесь и послушайте со мной.

– Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет. Нет, – возразила она. – Я сейчас же иду обратно в часовню молиться.