Полное собрание рассказов

Я услышал поезд и увидел его вдали: сначала длинную дугу, которая выглядела очень маленькой, и торопливой, и поделенной на связанные секции, двигающуюся с холмами, и холмы двигались с растущими на них деревьями. Увидел клуб белого дыма над паровозом и услышал гудок, увидел еще один клуб, и гудок повторился. Происходило все тем же ранним утром, и поезд находился по другую сторону поросшего лиственницами болота. Вода бежала по обе стороны насыпи, чистая весенняя вода над бурым болотным дном, над центральной частью болота висел туман. Деревья, погибшие в лесных пожарах, стояли в тумане серые, и тонкие, и мертвые, но холодный и белесый туман оставался полупрозрачным в это раннее утро. Поезд двигался на нас по рельсам и, приближаясь, становился все больше и больше. Я отступил от рельсов и посмотрел на озеро с двумя продуктовыми лавками на берегу, и сараями для лодок, и пристанями, вдающимися в воду, на засыпанную гравием площадку вокруг артезианской скважины у самой станции. Водяная струя выплескивалась на солнечный свет из коричневой покрытой капельками воды трубы и падала в большую чашу, а дальше в озеро. Ветер усилился, и леса поднимались вдоль берега, и моторка, на которой мы приплыли, покачивалась у пристани.

Поезд остановился, проводник и тормозной кондуктор вышли из вагона, и отец попрощался с Фредом Катбертом, который пообещал приглядывать за нашей моторкой, поставив ее в свой сарай для лодок.

– Когда ждать вас назад?

– Не знаю, Фред. Весной покрась ее.

– До свидания, Джимми, – попрощался со мной Фред. – Береги себя.

– До свидания, Фред.

Мы пожали руку Фреду и поднялись на площадку в конце вагона. Проводник прошел в вагон перед нами, а тормозной кондуктор поднял с земли маленький ящик, на который мы наступали, и запрыгнул на площадку, когда поезд тронулся. Фред стоял на платформе, а я наблюдал за станцией, и Фред стоял там, а потом пошел, и вода выплескивалась из трубы на солнечный свет, а теперь и шпалы, и станция, и болото стали очень маленькими, и озеро под новым углом выглядело иначе, и скоро станция скрылась из виду, и мы пересекли Медвежью речку, и остались только шпалы и рельсы, бегущие вдаль, и кипрей, растущий у насыпи, и запоминать стало нечего. С площадки все теперь выглядело иначе, и леса отличались от знакомых тебе лесов, и с озером, если оно вдруг появлялось среди деревьев, происходило то же самое: не выглядело оно озером, рядом с которым ты жил.

– Ты здесь всю сажу соберешь, – усмехнулся отец.

– Да, нам лучше войти в вагон, – кивнул я. Мне стало как-то нехорошо от всей этой новизны. Полагаю, здесь все только выглядело похожим на ту местность, где мы жили, но по ощущениям не было таким же. Наверное, все породы лиственных деревьев с еще не поменявшими цвет листьями выглядят одинаково, если смотреть издалека, но рассматривать буковые леса из поезда – невелика радость: только хочется вернуться в тот лес, где ты живешь. Но тогда я этого не знал. Я думал, все тут такое же, как и там, где мы жили, только всего этого больше, и все останется таким же и будет вызывать те же чувства. Но я ошибся. Не имели мы к этому никакого отношения. С холмами дело обстояло еще хуже, чем с лесами. Возможно, все холмы Мичигана выглядят одинаково, но, выглядывая из окна поезда, я видел леса и болота. Мы пересекали реку, и все вызывало у меня интерес, мы проезжали холмы с фермерскими домами и лесом за ними, и это были такие же холмы, но при этом другие, и все вокруг было другим. Я, конечно же, понимаю, что холмы, мимо которых проходит железная дорога, могут быть одинаковыми. Но представлял я их себе совсем не такими. И в тот ясный день начала осени они выглядели по-другому. Чистый воздух вливался в открытое окно, и через какое-то время я почувствовал голод. Мы поднялись еще до рассвета, а теперь оставалось совсем немного времени до половины девятого. Отец вернулся, сел рядом со мной.

– Как ты, Джимми?

– Проголодался.

Он дал мне шоколадный батончик и яблоко, которые достал из кармана.

– Пойдем в вагон для курящих, – предложил он, и я последовал за ним.

Мы прошли через наш вагон в следующий по ходу поезда. Сели, отец у окна. Вагон для курящих показался мне очень грязным, с прожженной во многих местах черной кожаной обивкой сидений.

– Посмотри на сиденья напротив, – шепнул мне отец, не поворачиваясь к ним. Там бок о бок сидели двое мужчин. Тот, кто дальше от прохода, смотрел в окно, и его правую руку сцепили наручником с левой рукой сидевшего рядом. На сиденье за ними сидели еще двое мужчин. Я видел только их затылки, но они так же были скованы наручниками. Мужчины, которые устроились у самого прохода, разговаривали.

– …в дневном поезде, – сидевший напротив нас по другую сторону прохода покачал головой. Тот, который сидел к нему спиной, ответил, не оборачиваясь:

– А почему мы не поехали ночным?

– Ты хотел спать с этими?

– Конечно. Почему нет?

– Так удобнее.

– Ни черта не удобнее.