Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 2

‘когда Амор одухотворяет меня, я отмечаю, и точно так, как он диктует мне внутри, обозначаю словами’. Итал. глаголы spirare ‘вдохновлять (вдыхать в кого-то)’ и significare тождественны соответствующим латинским; слово significare ‘обозначать словами’ встречается в Вульгате в тех контекстах, когда неизреченное Слово надо передать людям на их языке; в русском тексте Писания оно переводится глаголом «показывать», ср. начальный стих Апокалипсиса: Откровение Иисуса Христа, которое дал Ему Бог, чтобы показать рабам Своим... В латинском тексте: oportet fieri cito et significavit букв. ‘надо, чтобы было оглашено (цитировано) и обозначало (словами)’. Уподобление поэта писцу (scriba) является топосом провансальской поэзии, который был унаследован итальянскими поэтами «сладостного стиля» и усовершенствован ими, возведен в главный принцип школы, для которой важна была не оригинальность, а верность, точное следование «Диктору» (Dittatore). Отмечено Э. Монтале, см.: 157, с. 315–353); 158, с. 2673). В средневековых спекулятивных грамматиках одним из центральных терминов был modus significandi ‘способ обозначения’. Ср. у Данте: modo... significando, где ‘способ’ и ‘обозначение’ соотносятся с разными субъектами — Богом Любви и Поэтом. «Переписчиком» (scriba) Данте называет себя в Par. X, 27, когда он — не в силах продолжать дальше свой рассказ — предоставляет читателю самостоятельно наслаждаться лицезрением тех материй, писцом которых он «сделался»: quella materia ond’ io son fatto scriba (этот смысл полностью утрачен в переводе, ср.: «Предмет, который описать я взялся»). Поэзия как «написанное под диктовку» отражается и в средневековой терминологии, ср. лат. dictamen, ст.-итал. detti ‘стихи’, в немецком языке это значение удержалось в слове ‘поэт’ — Dichter. В случае М. эта традиция осложняется тем обстоятельством, что М., едва ли не всегда (за пределами «Разговора») говорит о поэзии как устном создании, «пении»: «И, если подлинно поется / И полной грудью, наконец, / Всё исчезает — остается / Пространство, звезды и певец!» («Отравлен хлеб и воздух выпит...», 1913); «Я один в России работаю с голоса, а кругом густопсовая сволочь пишет. Какой я к черту писатель! Пошли вон, дураки!» («Четвертая проза») — ср. 22, с. 596–598). Это противоречие отметила, но едва ли объяснила Н. Поллак (164, с. 6–10, см. также о теме голоса у М.: 165, с. 173–175, 178–179, 186–187). Трактовку этого места в духе ОПОЯЗа (как актуализацию, остранение «фигуры из пантеона европейской литературы» — «обычным опоязовским способом — противопоставлением современного свидетельства или реалий эпохи позднейшему культу писателя <...> Данте — переписчик»), предложил Е. А. Тоддес (55, с. 86), иначе: «Мандельштам сумел угадать “писца”, даже “переписчика” в самом позднем и наименее средневековом из гениев средневековья — в творце “Божественной комедии”» (Аверинцев С. С. Поэтика ранневизантийской литературы. М.: Наука, 1977, с. 208–209).

...он весь изогнулся в позе писца, испуганно косящегося на иллюминованный подлинник, одолженный ему из библиотеки приора. Приор — в значении ‘настоятель католического монастыря’. Речь идет о монастырском скриптории: переписчик взял книгу у приора и копирует ее.