Полное собрание сочинений и писем в 3 томах. Том 2

Sopra candido vel cinta d’oliva... Vestita di color di fiamma viva — явление Беатриче, но Данте-персонаж еще не знает, кто эта донна, так как ее лицо скрыто под белым покрывалом (velo). Этот стих Ахматова читала Мандельштаму наизусть, по-итальянски (см. ее «Листки из дневника»). В переводе Лозинского:

В венке олив, под белым покрывалом,
Предстала женщина, облачена
В зеленый плащ и в платье огне-алом.

Его порывы к краскам скорее могут быть названы текстильными порывами... Краска для него распахивается только в ткани. См.: 137, с. 241–269.

E come augelli surti di riviera... faciensi Or D, or I, or L, in sue figure — ‘Как птицы, поднимающиеся от реки, как будто в здравие того, чем накормились вдоволь, собой вычерчивают круг или иную стаю, так и святые создания, что находились каждое внутри собственного света, летая, пели и складывали собою то D, то I, то L’. Сравнение птиц с буквами восходит к сходству журавлиного клина с заглавными греческими буквами: Υ, Λ, Δ, на чем основан греческий миф об изобретении алфавита Гермесом, см., напр., в латинской передаче Гигина: «Парки Клото, Лахесис и Атропос изобрели семь греческих букв <...> другие говорят, что это сделал Меркурий, глядя на полет журавлей, которые в полете чертят разные буквы» (Гигин. Мифы. СПб., 1997. С. 308–309 = Hyg. Fab. 277). Одним из непосредственных источников дантовского сравнения комментаторы называют Лукана, который, описывая стаю птиц, снимающуюся с берегов Стридона и направляющуюся к берегам Нила, говорит, что поначалу они образуют (в воздухе) разные фигуры, но потом начертанная буква теряется в их крыльях (перьях) (Phars. V, 711–716). Перевод Лозинского см. в примечаниях к гл. V, где М. говорил о «разбросанной азбуке», об элементах, «которым по закону обратимости поэтической материи надлежит соединиться в смысловые формулы». Возможно, это и есть тот «неизданый закон», который появляется в концовке этой главы. Сравнение Данте отразилось у М. в стихе «Как журавлиный клин в чужие рубежи» («Бессонница. Гомер. Тугие паруса...», 1915) (см.: 161, с. 39), последний, в свою очередь, использовал М. Лозинский в переводе «Комедии»: «Как журавлиный клин летит на юг» (об отмеченных цитатах см.: 64, с. 270). Другой пример цитирования Мандельштама у Лозинского см.: 165, с. 175.

Подобно тому, как буквы под рукой у писца... идут на приманку смысла, как на сладостный корм, — так же точно и птицы, намагниченные зеленой травой, то врозь, то вместе клюют что попало, то разворачиваясь в окружность, то вытягиваясь в линию... Это не перевод и не пересказ, так что автор волен отступать в своих обобщениях от цитируемого текста, но обращает на себя внимание тот же самый прием, что и в переводе цитаты об убегающем Брунетто: там М. превращает «зеленую ткань» в «зеленые луга», здесь слово pastura ‘корм’, созвучное слову «пастбище», — в «зеленую траву», опуская дантовских птиц на землю и заставляя клевать что попало.

...пестрая тосканская «schiera», то есть флорентийская толпа. К слову schiera см. коммент. к «птичьим сравнениям» (гл. III). Показательно, что в сочетании с птицами М. переводит слово schiera на рус. язык — стая («всё та же волнующаяся птичья стая»), а применительно к людям — оставляет его без перевода, подчеркивая тем самым «недостаточность» русского языка для адекватной передачи итал. volgare schiera (Inf. II, 105). Возможно, что мандельштамовское «толпокрылатый» (из черновиков к стихам на смерть А. Белого, 1934) преодолевает статичную массу рус. «толпа». Однако применительно к грамматике, к установленным ею законам и правилам, старотосканский язык (в терминологии Данте итальянский язык называется volgare ‘народный язык’) пребывает в таком же возбужденном движении: радуется корму (богатству, ср. начало главы), идет на приманку смысла, клюет что попало, как и наш русский.