Полное собрание сочинений. Том 17

На третьей борозд лошадь дала потъ и поняла, что не надо рвать, и пошла смирно. Мальчикъ сталъ водить, a Митрій взялъ свою соху. Черезъ нсколько рядовъ старикъ веллъ мальчику пустить, и самъ на возжахъ сталъ править лошадью. Не только лошадь, но и Иванъ едотовъ вспотлъ, такъ было тепло. Въ земл вспаханной ногамъ тепло было. Пахло червяками, и видны были взрзанные. Грачи летали по всему полю бочкомъ, шагомъ, не летая, переходя съ старой на новую борозду. Жаворонки вились со всхъ сторонъ. Солнце блестло на сохахъ. Съ разныхъ сторонъ слышно было жеребячье ржанье и отголоски пашущихъ матерей кобылъ. «Вылзь», «ближе», «ну, забыла» и псни слышались съ разныхъ сторонъ большого поля до самаго лса, изъ желто-бураго длавшагося полосатымъ.

— Дядя Иванъ, отпрягать, что ли? — крикнулъ Карпъ, пахавшiй рядомъ.

Иванъ едотовъ поглядлъ на сволока съ своимъ кафтаномъ и лаптями, гд мальчишка сидлъ, плетя кнутъ, и, сообразивъ, что не вспахано еще осьминника, отвтилъ, что рано еще. Ему жаль было оторваться отъ этаго дла.

— Еще высоко солнышко. Еще надо пройти, — отвчалъ онъ и продолжалъ работать.

Но въ середин работы онъ былъ развлеченъ крикомъ людей, хавшихъ верхами и въ бричк прямо на нихъ. Онъ узналъ прикащика Чернышевыхъ и ихнихъ дворовыхъ. Человка же въ бричк онъ не зналъ. —

№ 17.

Хотя отецъ Ивана едотова, старый старикъ едотъ Алексичъ былъ живъ, Иванъ уже давно былъ полнымъ хозяиномъ дома. Старикъ понемногу отставалъ отъ дла и передавалъ сыну. Теперь уже лтъ шесть старикъ Алексичъ отказалъ сыну вс деньги (ихъ было 520 серебряныхъ рублей, зарытыхъ на пчельник, подл яблони) и ни во что не входилъ, только копался на пчельник. Но и тутъ, зная, что старикъ слпъ и роя не увидитъ, Иванъ едотовъ слдилъ за пчельникомъ и посылалъ во время роевщины свою старуху на помощь отцу. Она съ нимъ и огребала и сажала. Въ дому же по всмъ дламъ Иванъ едотовъ былъ полнымъ хозяиномъ. А въ дом было не мало дла. Бурачковы, такъ прозывался дворъ Ивана едотова, держали землю на двнадцать душъ, да еще снимали у другихъ столько же, a всхъ въ дом у нихъ прокормить надо было двадцать восемь душъ. Кром старика, который еще таскался, старуха, мать Ивана едотова, хотя уже третій годъ не слзала съ печи, была еще жива. У Ивана едотова было 4³⁶³ сына: 3-е³⁶⁴ женатыхъ и одинъ изъ нихъ въ солдатахъ. Солдатка жила у свекора. Да еще была дочь, убогая двка, да у меньшаго брата Родивона былъ сынъ женатый отъ первой жены, да двое отъ второй жены. Да внучатъ было у Ивана семеро, да у Родивона двое. Такъ что всхъ было двадцать семь душъ. Надо было за всхъ подати заплатить и всхъ прокормить и всхъ распорядить такъ, чтобы дло не стояло, и ссоръ и грха бы не было. И съ тхъ поръ, какъ Иванъ едотовъ взялся за хозяйство, дворъ Бурачковыхъ пошелъ въ гору. Иванъ едотовъ никакимъ промысломъ не занимался, какъ другіе излегощинскіе мужики. Онъ ни горшечничалъ, ни барокъ не строилъ, ни лснымъ дломъ не занимался, а только пахалъ и захватывалъ земли, сколько могъ больше. Излегощинскіе мужики говорили, что Ивану едотову хорошо пахать и сять, какъ у него въ двор семь мужиковъ да восемь бабъ работницъ, да отецъ ему кубышку полну отдалъ, но они не знали всего неусыпнаго труда и заботы, которые полагалъ на свое хозяйство Иванъ едотовъ. Держать всю семью, и свою и братнину, такъ, чтобы не было ссоръ и ни обидъ не легко было. Мужики говорили, что у него много работниковъ, а того не думали, что ему не легко было. Мужики говорили, что у него много работниковъ, а того не думали, что ему не легко тоже бывало ладить съ братомъ Родивономъ. У другого большака меньшой братъ Родивонъ пьющій давно бы отдлился, и пошло бы все добро на двое, и работниковъ меньше бы стало, а онъ съ нимъ ладилъ и не длился. Но это не легко ему было. «Не работа сушитъ — забота», говаривалъ онъ себ. И точно, Иванъ едотовъ спалъ меньше всхъ въ дом. Мужики говорили тоже, что Иванъ едотовъ жаденъ на землю и крпокъ такъ, что изъ него не выжмешь полушки. И это было справедливо, но каждому Богъ далъ свои заботы и радости. У другихъ было веселье, кабакъ и угощенье и щегольство, а Иванъ едотовъ никакой радости не зналъ, кром церкви Божьей, и домашней заботы. —

Иванъ едотовъ еще и за то любилъ церковь Божію, что въ церкви онъ забывалъ про домашнія дла. Теперь, только что онъ вышелъ изъ церкви и вошелъ въ свою слободу, и еще больше, когда увидалъ свой дворъ, вся забота сегодняшняго дня тотчасъ же охватила его. Ему видно было, что завалинка навозная, которую взялся отвалить братъ Родивонъ съ внукомъ Алешкой, съ сыномъ старшаго сына Дмитрія, была отвалена только до половины. Родивона вовсе не было. А Алешка, толстомордый шестнадцатилтній парень, сидлъ, опершись локтемъ на вилы, и смотрлъ на бабъ — Ольгу и убогую двку, дочь Матрену. Он съ засученными рукавами мыли тряпками проножки стола. Звонкій голосъ смющейся Ольги издалека слышенъ былъ, но она, согнувшись въ три погибели, усердно терла.

* № 18.