Читаем Полное собрание сочинений. Том 17 полностью

«Государь мой и другъ Иванъ Финогеичъ, мы не должны и не можемъ предвидть и предршать развязку вопроса, разршающагося въ тайникахъ бытовой жизни строя русскаго народа. Необходимо глубокое изученіе многоразличныхъ сторонъ русскаго духа и его проявленій. Оторванность жизни... Петровский переворотъ... и т. д.»

67Смыслъ и значеніе письма было то, что Василій Сергичъ, проникнувшись строемъ бытовой жизни народа, убдился, что68 задача опредленія назначения р[усскаго] н[арода] глубже и трудне, чмъ онъ предполагал, и потому, для разршенія этой задачи, онъ считалъ необходимымъ предпринять путешествіе пшкомъ по Россіи и просилъ своего друга подождать уясненіемъ вопроса до окончанія своего путешествія, общая рядомъ длинныхъ статей тогда выяснить все, что онъ узнаетъ.

Написавъ это письмо, Василій Сергичъ занялся матерьяльной стороной приготовленія къ путешествію. И какъ ни тяжело это было ему, онъ углубил[ся] даже въ подробности наряда, досталъ зипунъ, сапоги съ гвоздями, шляпу и, запершись отъ слугъ, долго глядлся69 въ зеркало. Очки онъ не могъ снять — онъ б[ылъ] слишкомъ близорукъ. Другая часть приготовленій состояла въ взятіи денегъ по крайней мр 300 р. на дорогу. Денегъ въ контор не было. Василій Сергичъ позвалъ старосту и конторщика и, найдя въ реестр 180 четвертей овса, веллъ продать ихъ; но староста замтилъ, что овесъ оставленъ на смена: тогда Василій Сергичъ, просмотрвъ графу ржи и найдя тамъ 160 четвертей ржи, спросилъ, достаточно ли будетъ этой ржи на смена? На что староста отвтилъ вопросомъ: не прикажутъ ли они сять старой. Разговоръ кончился тмъ, что Ст[ароста] понялъ, что Василій Сергичъ70 меньше малаго дитяти знаетъ въ хозяйств, а В. С. понялъ, что рожь уже посяна и сется обыкковенно изъ новаго урожая и что потому 160 чет., исключая на мся[чину] 10 ч[етвертей] можно продать.

71Деньги были получены и В[асилій] С[ергичъ] собрался идти на другой день, когда вечеромъ онъ заслышалъ голосъ незнакомый въ лакейской и къ нему вошелъ старый отцовскій слуга Степанъ.

— Николай Петровичъ Серповъ, — сказалъ Степанъ.

— Кто такой Николай Петровичъ?

— А какже, Николай Петровичъ, что къ папаш еще зди[ли], монахи. —

— Не помню. — Чтожъ онъ?

— Васъ желаютъ видть, кажется, не въ своемъ вид. —

Въ комнату вошелъ Николай Петровичъ, расшаркался, топнулъ ногой «Вояжеръ Серповъ...» Пожалъ руку.

— Все невежество. Нтъ образованія, сколько я не учу Россію.72 Россія дура. Мужикъ трудолюбецъ, a Россія дура. Такъ ли, Василій Сергичъ? Я вашего батюшку зналъ. Мы, бывало, съ нимъ сидимъ, онъ и говоритъ: этотъ пойдеть. — Вы зачмъ въ костюм? Я люблю, — по суворовски. Зачмъ?

— Я иду путешествовать.

— Я самъ путешествую. Я вояжи[рую], я былъ въ Греціи, на Аон; но лучше и праведне мужика не видалъ. —

Николай Петровичъ слъ, попросилъ водки и легъ спать. Василій Сергичъ остался въ недоумніи. На другой день Николай Петровичъ слушалъ, а такъ [какъ] Василій Сергичъ любилъ говорить, [то] Николай Петровичъ услыхалъ всю теорію Василія Сергича и цль его путешествія. Николай Петровичъ одобрилъ всё и предложилъ свое товарищество. Василій Сергичъ принялъ, отчасти потому что не могъ отдлать[ся], отчасти потому, что Николай Петровичъ, несмотря на свое полусумашествіе, умлъ льстить, отчасти, и главное, потому что В[асилій] С[ергичъ] видлъ въ монах проявленіе замчательной, хотя и спутавшейся ширины русской жизни. —

Они пошли. И въ то время, какъ мы застали ихъ на большой дорог, они подходили къ первому по маршруту ночлегу, пройдя первыя 22 версты своего путешествія. —

73Николай Петровичъ выпилъ рюмочку въ кабак. Онъ б[ылъ] веселъ.

————

* [ПРЕНИЯ О ВЕРЕ В КРЕМЛЕ.]

I.

74Я давно зналъ, что на святой недл въ Москв собирается въ Кремль народъ и что тамъ на площади около вечеренъ между соборами бываютъ разговоры о вр. Случившись на Святой въ Москв, я ршился никакъ не пропустить этаго случая и посмотрть и послушать это любопытное сборище. Пріхавъ въ Москву, я остановился у своего товарища по Московскому Университету и сотоварища по професорству. Хотя мы были съ нимъ професорами совершенно разныхъ факультетовъ, я — русской словесности, онъ — физіологіи и хотя мы съ нимъ видались рдко, мы поддерживали дружескія сношенія письмами, и онъ просилъ меня, въ мой пріздъ въ Москву, остановиться у него.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах
Афганец. Лучшие романы о воинах-интернационалистах

Кто такие «афганцы»? Пушечное мясо, офицеры и солдаты, брошенные из застоявшегося полусонного мира в мясорубку войны. Они выполняют некий загадочный «интернациональный долг», они идут под пули, пытаются выжить, проклинают свою работу, но снова и снова неудержимо рвутся в бой. Они безоглядно идут туда, где рыжими волнами застыла раскаленная пыль, где змеиным клубком сплетаются следы танковых траков, где в клочья рвется и горит металл, где окровавленными бинтами, словно цветущими маками, можно устлать поле и все человеческие достоинства и пороки разложены, как по полочкам… В этой книге нет вымысла, здесь ярко и жестоко запечатлена вся правда об Афганской войне — этой горькой странице нашей истории. Каждая строка повествования выстрадана, все действующие лица реальны. Кому-то из них суждено было погибнуть, а кому-то вернуться…

Андрей Михайлович Дышев

Детективы / Проза / Проза о войне / Боевики / Военная проза
Судьба. Книга 1
Судьба. Книга 1

Роман «Судьба» Хидыра Дерьяева — популярнейшее произведение туркменской советской литературы. Писатель замыслил широкое эпическое полотно из жизни своего народа, которое должно вобрать в себя множество эпизодов, событий, людских судеб, сложных, трагических, противоречивых, и показать путь трудящихся в революцию. Предлагаемая вниманию читателей книга — лишь зачин, начало будущей эпопеи, но тем не менее это цельное и законченное произведение. Это — первая встреча автора с русским читателем, хотя и Хидыр Дерьяев — старейший туркменский писатель, а книга его — первый роман в туркменской реалистической прозе. «Судьба» — взволнованный рассказ о давних событиях, о дореволюционном ауле, о людях, населяющих его, разных, не похожих друг на друга. Рассказы о судьбах героев романа вырастают в сложное, многоплановое повествование о судьбе целого народа.

Хидыр Дерьяев

Проза / Роман, повесть / Советская классическая проза / Роман