Читаем Полное собрание сочинений. Том 2. Отрочество. Юность полностью

Уже первое правило, которое я задавалъ себ для будущей жизни, – усовершенствованіе, я не исполнилъ въ первый день моего перезда къ Нехлюдовымъ. Мы заболтались такъ долго свечера, что проснулись, когда солнце уже было высоко, и то Дмитрій разбудилъ меня. И голова была тяжела, и въ тл б[ылъ] какой-то нездоровый жаръ. Первая мысль моя при пробужденіи была, что я большой и на свобод. Никакая мысль не лзла мн въ голову, къ каждой примшивалось сознаніе свободы и желаніе доказать другимъ и еще боле убдиться самому, дйствительно ли я такой же большой, какъ другіе. Первое выраженіе этой мысли было то, что я пилъ чай, не одваясь, и курилъ трубку, кот[орую] взялъ у Дмитрія, и раскашлялся и раскраснлся такъ, что думалъ, я задохнусь, но сказалъ, что это ничего безъ привычки, но что я куплю себ табаку и трубку и, когда буду одинъ, буду понемножку пріучаться къ табаку. Часовъ въ 12 пришелъ Д[убковъ], и мы такъ, не одваясь, сидли до самаго обда, болтали глупости, и мы съ Д[митріемъ] были совершенно другими людьми, чмъ вчера вечеромъ. Меня мучила мысль, что врно еще я не совсмъ большой или хуже другихъ, что не могу курить Жуковъ табакъ также, какъ они, и въ тотъ же день пошелъ на Арбатъ, купилъ у Бастанжогло на 5 рублей ассигнаціями Жукова табаку, 2 стамбулки и черный липовый чубукъ, накурился одинъ въ комнат Дм[итрія] до того, что голова у меня пошла кругомъ, что я испугался, взглянувъ на свое блдное, какъ полотно, лицо въ зеркало, и что, наконецъ, меня вырвало! Я помню, въ какомъ я ужасномъ положеніи былъ съ полчаса времени посл этаго. Я лежалъ на диван, надъ тазомъ; вокругъ меня на полу валялась вонючая трубка и окурки; голова ходила кругомъ, ужасно тошнило, и вся внутренность поднималась. Безсмысленно вперивъ мутные глаза въ начатую четверку табаку, стоявшую на стул, съ тупымъ вниманіемъ глядя на 2-хъ львовъ, поддерживающихъ гербъ В. Ж[укова], и читая и перечитывая надпись «лучшій американскій табакъ», я съ отчаяньемъ въ сердц и съ маленькимъ страхомъ даже за свою жизнь думалъ, что нтъ, не большой еще я, и что видно, не быть мн никогда большимъ, какъ другіе, и не пускать никогда длинныхъ струекъ дыма черезъ русые усы и никогда, никогда видно не суждено мн затягиваться. —

(Въ деревн женитьба отца на женщин низшаго круга роняетъ отца во мнніи сыновей, тмъ боле, что лишаетъ ихъ послдней надежды на его состояніе, уже ненадежное какъ игрока. Холодъ между отцомъ и сыновьями, откровенный разговоръ объ этомъ предмет между братьями, раззореніе отца и самопожертвованіе дтей, но невозможное вполн, потому что они начали жить. Владимиръ судитъ холодно и отказываетъ, потому что не можетъ. Николай сентиментальничаетъ, общаетъ и не исполняетъ, потому что не можетъ. В[ладимиръ] женится и поправляетъ отца. Николай оригиналъ.)

За обдомъ, который также, какъ и все Нехлюдовское, носилъ на себ какой-то особенный отпечатокъ строгости, простоты и изящества, Катерина Дмитріевна спросила у Дм[итрія], когда онъ легъ спать, и когда я, думая сказать пріятное, объяснилъ, что мы съ нимъ болтали до 2-хъ часовъ ночи и встали въ 10, она, не отвчая мн, серьезно обратилась къ Дмитрію и, какъ-то особенно пристально глядя на него, внятно и съ разстановкой сказала ему.

– «Я прошу тебя, Дмитрій, никогда не ложиться позже 12 и всегда вставать раньше 8-ми. Общаешь?»

– «Общаю, maman», отвчалъ онъ серьезно.

Тмъ разговоръ ихъ объ этомъ и кончился, но меня ужасно покоробило отъ него.

– «А знаешь, нынче вечеромъ я въ первый разъ пью чай въ саду, въ тетинькиной бесдк», сказала М-[me] Нехлюдовъ. М[-me] К. [?] и Капустинъ общались пріхать ко мн – я ихъ угощиваю воздухомъ.

«Смотри же, Митя, и вы, господа», сказала Лиза, къ великой радости моей, смшивая въ одно вы меня и большаго Дубкова: «не оставайтесь долго на этомъ гуляньи». – Она знала, что мы собирались посл обда, по предложенію Дубкова, на гулянье на Прсненскіе Пруды. —

Дубковъ сказалъ, что онъ непремнно прідетъ и привезетъ съ собой Дмитрія.

– «А вы?» спросила она у меня.

– «Я никакъ не могу, потому что вечеромъ меня звали Валахины», сказалъ я, и это не только была совершенная ложь, но я даже 2 года не видался съ Валахиными, но потому ли, что нынче утромъ я думалъ о томъ, създить ли мн или нтъ съ визитомъ къ Валахинымъ, или потому, что я полагалъ, это мн придастъ значеніе, что В[алахины] звали меня, или просто потому, что я думалъ, хорошо будетъ показать, что я не слишкомъ радуюсь приглашенію, что не вы, молъ, одн только желаете меня видть, дло только въ томъ, что солгалъ самымъ отчаяннымъ и безпричиннымъ образомъ и тотчасъ же покраснлъ и сконфузился такъ, что наврное вс замтили, что я лгу. Я даже замтилъ, что Лиза и Д[митрій] отвернулись отъ меня и заговорили о другомъ съ выраженіемъ, к[оторое] я впослдствіи часто замчалъ въ людяхъ, когда очень молодой человкъ начинаетъ очевидно лгать имъ, и которое значитъ: зачмъ онъ, бдный, лжетъ, изъ чего онъ старается, вдь мы знаемъ, что онъ лжетъ.

Перейти на страницу:

Похожие книги

Темные силы
Темные силы

Писатель-народник Павел Владимирович Засодимский родился в небогатой дворянской семье. Поставленный обстоятельствами лицом к лицу с жизнью деревенской и городской бедноты, Засодимский проникся горячей любовью к тем — по его выражению — «угрюмым людям, живущим впрохолодь и впроголодь, для которых жизнь на белом свете представляется не веселее вечной каторги». В повести «Темные силы» Засодимский изображает серые будни провинциального мастерового люда, задавленного жестокой эксплуатацией и повседневной нуждой. В другой повести — «Грешница» — нарисован образ крестьянской девушки, трагически погибающей в столице среди отверженного населения «петербургских углов» — нищих, проституток, бродяг, мастеровых. Простые люди и их страдания — таково содержание рассказов и повестей Засодимского. Определяя свое отношение к действительности, он писал: «Все человечество разделилось для меня на две неравные группы: с одной стороны — мильоны голодных, оборванных, несчастных бедняков, с другой — незначительная, но блестящая кучка богатых, самодовольных, счастливых… Все мои симпатии я отдал первым, все враждебные чувства вторым». Этими гуманными принципами проникнуто все творчество писателя.

Елена Валентиновна Топильская , Михаил Николаевич Волконский , Павел Владимирович Засодимский , Хайдарали Мирзоевич Усманов

Проза / Историческая проза / Русская классическая проза / Попаданцы