Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Здраствуй, Капитонычъ, – сказала она ему. – Я къ сыну при… – сказала она[1544] и, удержавшись на половин слова, чувствуя, что слезы вдругъ подступили ей къ горлу и съ виноватой мольбой взглянувъ на старика, она быстрымъ легкимъ шагомъ пошла на лстницу.

Перегнувшись весь впередъ и цпляясь калошами, Капитонычъ бжалъ за ней, стараясь перегнать ее.

– Учитель тамъ, можетъ, раздтъ, я скажу.

– Нтъ, не говори, – сказала Анна, тщетно стараясь удержать свое волненіе.

– Сюда, налво пожалуйте… Они теперь въ прежней диванной, – отпыхиваясь, сказалъ Швейцаръ, съ удивленьемъ чувствуя волненіе, сообщившееся и ему.

– Позвольте повременить. Я загляну, – сказалъ онъ, останавливаясь у высокой двери. – Извините, что не чисто еще. Ну, да не къ тому, – прибавилъ онъ, махнувъ рукой, чувствуя, что говоритъ вздоръ, и, пріотворивъ дверь и заглянувъ въ нее, съ умиленной улыбкой обернулся къ Анн.

– Только проснулись.

Анна не могла видть ничего, но она слышала званіе. По одному голосу этаго званія она узнала бы его. Это былъ его голосъ, его ротъ. Она видла этотъ ротъ, какъ онъ отворялся. Анна вошла. Сережа былъ въ постели. Онъ только что приподнялъ голову съ подушки, но еще не проснулся. Онъ зналъ, засыпая, что его ждетъ счастье имянинъ и зналъ это во все время сна. Но къ утру сонъ далъ ему такое счастіе, что теперь, на границ между сномъ и бдніемъ, онъ не зналъ, чему отдаться. Въ то время какъ Анна отворяла дверь съ одной стороны, дверь отворилась съ другой стороны, и появилась фигура Василья Лукича въ помочахъ и шитой рубашк.

– Пора вставать, Сережа, половина.... – началъ было онъ, но, увидавъ даму, закрывъ грудь руками, скрылся. Сережа поднялся съ спутанной кровати, взглянулъ было на голосъ Василія Лукича, но, ничего не найдя на томъ мст, откуда былъ голосъ, повернулся къ другой двери, взглянулъ заспанными глазами на входившую мать, блаженно улыбнулся и опять закрылъ глаза. Въ томъ, что онъ видлъ ее передъ собою, ничего не было необыкновеннаго.

– Мальчикъ мой милый, – проговорила задыхаясь она, подходя къ нему и дотрогиваясь до его пухлой спины, ежившейся подъ тонкой рубашкой. Услыхавъ ея голосъ, онъ приподнялся, держась за спинку кровати, перегнулся къ матери, ничего не говоря, и, сонно улыбаясь, взглянулъ на нее и, опять закрывъ глаза, сталъ тянуться къ ней. Потомъ онъ перехватился пухлыми рученками отъ спинки кровати за ея плечи, прижимаясь къ ея щек, и сталъ тереться своимъ нжнымъ личикомъ о ея[1545] мокрую отъ слезъ щеку, обдавая ее тмъ милымъ соннымъ запахомъ и теплотой, которые бываютъ только у дтей.

– Мама – ты, – сказалъ онъ, открывая глаза и блаженно улыбаясь. – Нынче мое рожденье. Я радъ. Я встану сейчасъ, – и онъ засыпалъ, говоря это. – Я и во сн тебя видлъ.

Анна обнимала его, трогала[1546] руками его тло, лицо[1547] и цловала его лицо, волосы, руки и не могла говорить. Слезы душили ее. Какъ ни близко она была отъ него, она все таки видла его и видла, какъ онъ выросъ и переменился безъ нея, и она узнавала и не узнавала его голыя ноги, топотавшія въ постели, которыя теперь стали такъ велики, его шейку, его завитки волосъ на затылк, въ которые она такъ часто цловала его.

– О чемъ же ты плачешь, мама? – сказалъ онъ, совершенно проснувшись. – О чемъ ты плачешь?

И онъ самъ готовъ былъ заплакать.

– Нтъ, я не буду, – сказала она. – Я плачу отъ радости, что увидала тебя. Ну, теб одваться надо, – сказала она, садясь подл его кровати на стулъ, на которомъ было приготовлено платье мальчика, но не выпуская его руки. – Какъ ты одваешься безъ меня? Какъ ты умываешься безъ меня?

– Я не моюсь холодной водой. Папа не веллъ. А Василія Лукича ты не видала? Онъ придетъ. А ты сла на мое платье! – И Сережа вдругъ расхохотался. – Мама! Душечка, голубушка! – закричалъ онъ, бросаясь опять къ ней и обнимая ее, какъ будто онъ теперь только ясно понялъ, что случилось.

Анна смотрла на него, не опуская глазъ.

– Ты теперь не удешь отъ насъ, – сказалъ Сережа.

Но только что онъ сказалъ это, онъ покраснлъ, понявъ, что этаго нельзя было говорить.

– Нтъ, я уду, Сережа, – отвчала Анна, не глядя ему въ глаза. – Я не могу съ вами жить. Это несчастіе, и я не могу теб растолковать. Когда ты выростешь большой, ты…