Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Она хотла сказать «пожалешь, не осудишь меня», но остановилась, не окончивъ начатую фразу. Но ей не нужно было кончать. Сережа понялъ вполн, что она хотла сказать, и отвтилъ ей такъ, какъ она хотла этаго. Онъ схватилъ ея руку, которая ласкала его волосы, и, всхлипывая, сталъ прижимать ее ладонью къ своему рту и цловать ее. Пока они говорили, въ дом происходило волненіе. Василій Лукичъ, не понимавшій сначала, кто была эта дама, услыхавъ изъ разговора, что это была та самая мать, которая бросила мужа, про которую онъ только слышалъ, такъ какъ поступилъ въ домъ уже посл нея, былъ въ сомнніи, войти ли ему или нтъ, или сообщить Алексю Александровичу. Сообразивъ все дло, онъ ршилъ, что его обязанность состоитъ въ томъ, чтобы поднять Сережу въ опредленный часъ, и потому ему, не обращая вниманія на мать или кто бы это ни былъ, нужно исполнять свою обязанность. Поэтому онъ одлся, перемнивъ только галстукъ, надвъ синій, боле шедшій къ нему и употребляемый для прельщенія дамъ. Съ дамой этой, какъ съ дамой легкаго поведенія, могъ возникнуть романъ, и потому Василій Лукичъ, устроивъ галстукъ и причесавшись особенно авантажно, ршился войти, подошелъ къ двери и отворилъ ее. Но ласки матери и сына, звуки ихъ голосовъ и то, что они говорили, совершенно измнили настроеніе духа Василія Лукича. Онъ вздохнулъ, покачалъ головой и затворилъ дверь. «Подожду еще 10 минутъ», сказалъ онъ себ. Между прислугой дома въ это же время происходило сильное волненіе. Вс они узнали, что пріхала барыня, что Капитонычъ пустилъ ее и она теперь въ дтской, а баринъ всегда въ 8 часовъ самъ заходитъ въ дтскую. Корней – камердинеръ, но въ сущности главный человкъ въ дом и въ разлад барина съ барыней всегда бывшій на сторон барина, напустился на Капитоныча, какъ онъ смлъ принимать Анну Аркадьевну. Швейцаръ отмалчивался; но когда Корней сказалъ ему, что за это согнать слдуетъ, Капитонычъ подскочилъ къ нему и, махая руками, съ пной у беззубаго рта сталъ кричать на него.

– Да вотъ ты бы раньше вставалъ да двери отворялъ. Да ту самую барыню, у которой 10 лтъ служилъ, кром милости ничего не видалъ, вытолкалъ бы въ за шею, какъ шлюху, твою жену. Ты бы про себя помнилъ, какъ барина обирать, да енотовыя шубы таскать.

– Гд барыня? – перебила его вбжавшая старуха няня. – Мн Варвара сказала.

– Хоть бы вы, нянюшка, сказали, что нельзя, – сказалъ ей Корней. – Съ этимъ дуракомъ, разв его увришь? Алексй Александровичъ сейчасъ выйдутъ, пойдутъ въ дтскую. Вдь кто политику понимаютъ, какъ же встртиться.

– Ахъ, горе! Я пойду.

Когда няня вошла въ дтскую, Сережа разсказывалъ матери подробности своего образа жизни. Она слышала его, впивала въ себя вс жесты, интонаціи его и почти не понимала того, что онъ говорилъ. Безпокойство, сознаніе неловкости своего положенія начинало мучать ее. Она слышала шаги Василія Лукича, подходившаго къ двери и кашлявшаго, и слышала шаги подходившей няни. Она оглянулась и Сережа за ней.

– Няня, мама! – закричалъ Сережа, сіяя радостью.

– Барыня, голубушка, – заговорила няня, подходя къ Анн и цлуя ея плечи и руки. – Вотъ Богъ привелъ радость имяниннику! Ничего то вы не перемнились.

– А я не знала, что вы въ дом.

– Я не живу, я съ дочерью живу, я поздравить пришла. Анна Аркадьевна, голубушка…

Няня вдругъ заплакала и опять стала цловать ея руки. Сережа сіялъ глазами и улыбкой и, выскочивъ изъ постели, топоталъ жирными голыми ножками, подпрыгивая по ковру подл нихъ.

Т сомннія, которыя находили на него о томъ, не сдлала ли мать чего нибудь дурнаго, теперь были уничтожены въ его глазахъ той нжностью и уваженьемъ, которыя няня оказывала матери.

Но какъ разъ тутъ няня что то шопотомъ стала говорить матери, и мать вздохнула и сказала.

– Хорошо, хорошо.

И такое грустное и странное выраженіе сдлалось при этомъ на лиц матери. Она подошла къ нему.

– Ну, прощай, милый мой Кутикъ – (такъ звала она его ребенкомъ), – милый, милый. Такъ ты никогда не забудешь меня?

Сережа понялъ, что она прощается. Онъ хотлъ спросить, зачмъ? Но по ея лицу понялъ, что этаго нельзя спрашивать.

* № 150 (рук. № 90).

Яшвинъ опрокинулъ еще рюмку коньяку въ шипящую воду, выпилъ и всталъ, застегиваясь.

– Я общался ухать съ Анной Аркадьевной, – сказалъ онъ, чуть улыбаясь подъ усами и показывая этой улыбкой, что онъ считаетъ неосновательными опасенія Вронскаго. – Ты прідешь?

– Не думаю, – отвчалъ Вронской. – Такъ завтра подемъ вмст жеребца посмотрть. Ты задешь?

– Ладно. А то прізжай.

– Нтъ, мн дло есть.

– Ну такъ до завтра.

И Яшвинъ вышелъ. «Съ женою забота, съ не женой еще хуже, – подумалъ онъ. – А славная баба».

Вронской, оставшись одинъ, взялъ свою начатую давно ужъ толстую книгу объ искусств, но, только прочтя первую фразу, убдился, что читать и понимать этой дребедени (какъ онъ самъ себ опредлилъ сужденія автора о упадк греческаго искусства) не можетъ, и швырнулъ книгу на столъ. «Да, нынче что – четвергъ, абонементъ? Да, Егоръ съ женой тамъ, и мать, вроятно. Что бишь нынче? Аида. Это значитъ весь Петербургъ тамъ».

* № 151 (рук. № 90).