Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Онъ повернулся и пошелъ, но, выходя, онъ оглянулся и увидалъ ея блую прелестную шею и черные волосы, курчавившіеся на затылк, и въ зеркал, – онъ не зналъ, видлъ ли онъ или показалось ему, – ея лицо блдное, виноватое, съ дрожащими губами. Онъ не повернулся и вышелъ, ноги его несли вонъ изъ комнаты. Грабе съ Воейковымъ ждали въ кабинет. Онъ и забылъ тотчасъ про это выраженіе. Цлый этотъ день онъ провелъ вн дома и, пріхавъ поздно, не вошелъ къ ней.

Воскресенье 28 Мая Вронской съ утра ухалъ къ матери. Если бы она не ссорилась съ нимъ, если бы согласилась, то они бы хали теперь въ Воздвиженское, и все бы это кончилось. Они бы были одни. «Зачмъ я не согласилась, зачмъ я говорила все то, что я говорила», думала Анна. Но вмст съ тмъ она чувствовала, что въ ту минуту не могла не говорить. И мало того, она даже не жалла, что не ухала въ Воздвиженское. Разсуждая, она видла, что въ Воздвиженскомъ они бы были одни и все бы кончилось, но она не врила въ Воздвиженское, не могла себ представить Воздвиженское. Ей казалось, что прежде всего должно было развязаться, ршиться что то такое, что было теперь между ними. Послднія ночи она провела одна и не спала, всякую минуту ожидая его. Но онъ не приходилъ. Что она передумала въ эти ночи! Вс самыя жестокія слова, которыя могъ сказать жестокій, грубый человкъ, онъ сказалъ ей въ ея воображеніи, и она не прощала ихъ ему, какъ будто онъ дйствительно сказалъ ихъ.

На 3-ю ночь, съ 27 на 28 Мая, она заснула тмъ тяжелымъ, мертвымъ сномъ, который данъ человку какъ спасенье противъ несчастія, тмъ сномъ, которымъ спятъ посл свершившагося несчастія, отъ котораго надо отдохнуть. Она проснулась утромъ неосвженная сномъ. Страшный кошмаръ, нсколько разъ повторявшійся ей въ сновидніяхъ еще до связи съ Вронскимъ, представлялся ей опять. Старичокъ мужичокъ съ взлохмаченной бородой что то длалъ, нагнувшись надъ желзомъ, приговаривая по-французски: «il faut le battre le fer, le broyer, le p'etrir…»[1735] и она опять чувствовала съ ужасомъ во сн, что мужичокъ этотъ не обращаетъ на нее вниманія, но длаетъ это какое то страшное дло въ желз надъ ней, что то страшное длаетъ надъ ней. И она просыпалась въ холодномъ пот.

Она встала, чувствуя себя взволнованной и спшащей. Аннушка замтила, что барыня нынче была красиве и веселе, чмъ давно.

[1736]Анна вышла въ уборную, взяла ванну, одлась, быстро,[1737] причесала свои особенно вившіеся и трещавшіе подъ гребнемъ, отросшіе уже до плечъ волоса. Она все длала быстро и поспшно.[1738]

– Что NN, – спросила Анна у Аннушки про Грабе.

– Кажется, встаютъ.

– Скажи, что я прошу его вмст пить кофе.

«Да, что еще длать? – спросила она себя. – Да, несносно жить въ город, пора въ деревню. Ну чтожъ, онъ не хотлъ хать въ пятницу, когда же онъ теперь хочетъ хать?»

Она сла за письменный столъ.

– Постой, Аннушка, – сказала она двушк, хотвшей уходить. Ей страшно было оставаться одной. – Сейчасъ записку снесешь.

Она сла и написала: «Я ршила хать какъ можно скоре въ деревню, прізжайте, пожалуйста, пораньше, къ обду ужъ непремнно, чтобы успть уложиться и завтра выхать. Надюсь, что теперь не будетъ препятствій». Она запечатала и послала кучера съ этой запиской къ Алексю Кириллычу на дачу къ матери. Въ то время какъ она писала ему, она чувствовала, что демонъ ревности приступалъ къ ней, но она не позволила себ остановиться на своихъ мысляхъ.

– Что Лили? – (такъ звали дочь).

– Он въ полисадник съ мамзелью.

– Позови ихъ, пожалуйста.

Когда Аннушка вышла, Анна осталась неподвижною съ устремленными на[1739] бронзовую собаку-пресспапье глазами. «Нтъ, не надо, не надо», сказала она себ. Быстро встала на своихъ упругихъ ногахъ и скинула кофточку, чтобы надвать платье. «Да, да чесалась я или нтъ?» спросила она себя. И не могла вспомнить.[1740] Она ощупала голову рукою. «Да, я причесана, но когда, ршительно не помню». Она даже не врила своей рук и подошла къ трюмо, чтобы увидать, причесана ли она въ самомъ дл, когда? Она не могла вспомнить, когда она чесалась. Она удивилась, увидавъ себя въ зеркал съ обнаженной шеей и плечами и блестящими глазами,[1741] испуганно смотрвшими сами въ себя. «Кто это? Да это я. Однако я красива![1742] Да, это т плечи, т руки». Она почувствовала на себ его поцлуи, она подняла руки, она двинула плечомъ. Она подняла руку къ губамъ,[1743] прижалась губами къ своей рук и почувствовала рыданія, подступавшія къ горлу. «Нтъ, это нельзя». Она быстро повернулась, надла платье и, застегивая на послдній крючокъ, вышла навстрчу къ шедшей Англичанк съ ребенкомъ.

«Чтожъ, это не онъ! Это не то! Гд его голубые глаза, милая, робкая и нжная улыбка?» – была первая мысль Анны, когда она увидала свою пухлую, румяную двочку съ черными агатовыми глазами и черными волосами. Она ждала видть Сережу. Она поцловала двочку, отвчала Англичанк, что она совсмъ здорова и что завтра узжаютъ въ деревню, и вышла въ столовую почти въ одно и тоже время съ Грабе, котораго высокая фигура въ разстегнутомъ кител съ блымъ жилетомъ появилась въ двери.