Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Анна со времени Петербургской оперы избгала публичныхъ мстъ. Даже избгая ихъ, она въ магазинахъ, въ театрахъ невольно, встрчая знакомыхъ, испытывала оскорбленіе, или ей такъ казалось. Во всякомъ случа страхъ оскорбленія отравлялъ ей всю жизнь вн своего дома. Нынче отъ потребности двигаться, жить она ршилась хать на цвточную выставку, гд была толпа, и хать въ обществ посторонняго и замтнаго мущины, что могло вызвать еще худшіе толки. Только выходя изъ коляски, опомнившись отъ тяжелыхъ мыслей, на которыя навелъ ее разговоръ съ Грабе, она вспомнила, увидавъ множество экипажей и входящихъ и выходящихъ по насыпи въ огромныя двери, она поняла, что ее ждетъ, и ужаснулась на мгновенье. Но нынче она была въ такомъ расположеніи духа, что чмъ хуже, чмъ больше волненія, тмъ лучше. Она ршила бравировать всхъ и[1750] потребовала, чтобы Грабе подалъ ей руку. Высокая, красивая фигура гвардейца съ красивой и элегантной женщиной не могла не обратить вниманія. Ужъ у Анны составилась извстная, новая для нея манера держать себя въ публичныхъ мстахъ за этотъ годъ новой жизни. Прежде у нея именно не было никакой манеры. Она поражала своей непринужденностью. Теперь у ней была манера быстрыхъ, живыхъ движеній и разсянности, при помощи которой она могла обходить неловкія встрчи. Она обошла половину выставки, встртивъ нсколько знакомыхъ, поздоровавшихся съ ней, и одну только знакомую даму, княгиню Мещерскую, которая видла или не видала ее, не было замтно. Какое простое дло ходить по цвточной выставк, а у Анны замирало при каждой встрч сердце, и ей хотлось, испытывая себя, встртить знакомую, и она радовалась, когда издалека казавшаяся ей знакомой оказывалась чужая. У Акваріума, подл игравшей музыки, Анна остановилась на минуту, забывшая свое безпокойство и заинтересованная устройствомъ животныхъ акваріума. У ней былъ свой и любимыя ящерицы, и она сама занималась имъ. Она смотрла нагибаясь, какъ вдругъ услыхала женскій голосъ и, оглянувшись, въ двухъ шагахъ увидала Кити, которая съ мужемъ подходила къ акваріуму, видимо заинтересованная. Но въ ту минуту, какъ Анна оглянулась на нее, Кити уже узнала ее и успла отвернуть свою прелестную, похорошвшую головку съ особеннымъ, ей одной свойственнымъ, высокимъ и загнутымъ постановомъ головы. Левинъ приподнялъ шляпу и хотлъ, видимо, сказать что-то, но жена его шла впередъ, и онъ[1751] ускорилъ шаги, чтобы догнать ее. Глаза Анны невольно нсколько разъ обратились въ сторону Кити, но Кити ни разу не оглянулась и не отвернулась, а спокойно шла, разговаривая съ двочкой племянницей. Левинъ подошелъ, поговорилъ что-то и вернулся къ Анн. Анна какъ будто слышала разговоръ мужа съ женой, такъ она врно догадалась о томъ, что они сказали другъ другу.

– Ты ничего не имешь противъ того, чтобы я подошелъ къ Анн Аркадьевн?

– Ахъ, ничего, напротивъ. Но ты понимаешь, что я не могу узнать ее.

– Т. е. отчего же?

– Да оттого, что эта встрча минутная была тяжела ей и мн, а если бы мы видлись, то это непріятное чувство было бы еще больше.

– Что-то она ужасно, ужасно жалка, – сказалъ Левинъ, и Кити увидала тотъ блескъ нжности, доброты, который она боле всего любила въ своемъ муж.

– Да поди, поди къ ней. Но и неловко…

Но Левинъ ужъ вернулся къ Анн Аркадьевн. Она вспыхнула, увидавъ его, но протянула ему руку.

– Давно вы не видали Стиву? – спросила она.

– 5 минутъ, онъ здсь. А я думалъ, что вы[1752] нынче ухали, – сказалъ Левинъ, и съ тмъ всегдашнимъ заблужденіемъ счастливыхъ людей онъ началъ разсказывать свое счастье, что ребенку ихъ теперь лучше, что они для его здоровья жили въ Москв и теперь дутъ въ деревню. – А вы когда дете? Долли опять собирается къ вамъ, – говорилъ онъ.

– Я думаю, мы завтра демъ. У Алекся Кирилыча есть дла, – проговорила Анна.

– Да, онъ говорилъ намъ.

– Вы гд его видли?

– Онъ вчера былъ у насъ.

– Да, правда, сказала Анна, – и, наклонивъ голову, пошла дальше съ Грабе. Левинъ вернулся къ жен.

«Онъ у Левиныхъ, и мн ни слова. Да, `a ses premiers amours»,[1753] думала Анна, и лицо ея было строго и блдно.

– Сюда, Анна Аркадьевна, – сказалъ Грабе, указывая ей дорогу, такъ какъ она шла впередъ себ, не зная куда.

Степанъ Аркадьичъ разбудилъ ее.

– Браво! – закричалъ онъ, оставивъ свою даму съ Туровцинымъ и подходя къ Грабе и Анн. Степанъ Аркадьичъ былъ уже позавтракавши, и глаза его блестли, какъ звзды, и шляпа, и бакенбарды, и пальто, и щеки – все лоснилось отъ удовольствія.

– А я нынче вечеромъ хотлъ къ вамъ. Ты не можешь себ представить, какъ я хохоталъ. Ты видалъ Горбунова? – обратился онъ къ Грабе. – Это удивительно. Онъ вчера былъ въ клуб, и я непремнно его привезу къ вамъ. Алексй дома будетъ?

– Да, привези, пожалуйста, онъ будетъ дома, – отвчала Анна, не зная, что говоритъ. У ней столько было въ голов необдуманныхъ и въ сердц не улегшихся чувствъ, что ей одной хотлось быть дома.

Степанъ Аркадьичъ, разсказывая одну изъ лучшихъ сценъ Горбунова о мировомъ судь и представляя ее въ лицахъ, проводилъ ее до коляски.[1754] Грабе оставался, и она хала одна.