Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Читая это письмо, съ Анной случилось странное: она читала письмо и понимала его, но въ голов сдлался туманъ. Она чувствовала, что толпится рой мыслей, но ни одну она не могла сознать ясно. Въ сердц же была тревога тоже неопредленная. И то и другое было страшно и требовало отъ нея движенья. Она пошла, поспшно переодлась и, когда ей сказали, что лошади поданы, поспшно сла и велла хать къ Облонскимъ. Но только что она сла въ коляску и похала, въ голов ея вдругъ стало все такъ ясно, какъ никогда не было. Она вновь въ воображеніи читала письмо, понимая не только каждое написанное слово, но понимая вс т слова, изъ которыхъ выбиралъ Алексй Александровичъ, когда писалъ письмо, понимая весь ходъ его мыслей, такъ, какъ никогда не понимала, какъ будто она сама писала это письмо, какъ будто душа его была обнажена передъ нею, и ей даже страшно длалось.[1767] Она понимала, что онъ надется на ея возвращеніе и желаетъ его потому, что она физически нужна для него, но что вмст съ тмъ онъ это свое чувство одвалъ въ христіанское прощеніе, и она понимала, что онъ былъ не виноватъ и что физическое чувство привычки и христіанское прощеніе были искренни. Она понимала и то, что онъ дйствительно любилъ не свою дочь Лили именно потому, что ея рожденіе было связано съ счастливымъ и высокимъ для него чувствомъ умиленія и что онъ любилъ Лили потому самому, почему она не любила ее: ея рожденіе было связано для нея самой съ воспоминаніемъ зла, которое она сдлала ему. Она все понимала это теперь, вс закоулки его и своей души, и это пониманіе не размягчило ее: напротивъ, она видла все это и многое другое въ холодномъ и жестокомъ, пронзительномъ свт. Мысли ея, какъ будто пользуясь этимъ вдругъ сдлавшимся свтомъ, съ необычайной быстротой переносились съ одного предмета на другой.[1768] Она взглянула на лошадей, и, замтивъ, что кучеръ не переложилъ разгонныхъ, она перенесла ту же проницающую ясность мысли на мгновеніе на Филиппа, лошадей и лакея. «Филиппу не хотлось трудиться закладывать, а онъ знаетъ, какъ и вс въ дом, что у ней несогласіе, и отъ этаго онъ позволяетъ себ. Онъ знаетъ, какъ Алексй Кириллычъ жалетъ срыхъ. А потомъ онъ скажетъ, что я велла. Ну, да теперь все равно. И Петръ лакей пришелъ самъ доложить, чтобы посмотрть, что я длаю. Онъ видитъ по своему, что я въ гор.[1769] И разумется, ему не объ чемъ печалиться. Всякій длаетъ свою постель. И моя жестка. И точно также не виноватъ Вронской».[1770] И точно также душа Вронского теперь была совершенно обнажена передъ нею, и при этомъ холодномъ, пронзительномъ свт она въ его душ и въ своей въ отношеніи къ нему въ первый разъ [видала] то, чего она никогда не видала прежде: «честолюбіе, сказалъ Грабе. Разумется, blood will tell.[1771] Какъ его отецъ, какъ его братъ, это главная его длинная, не короткая, вспыхивающая и потухающая, но на всю жизнь страсть. Она лежала въ немъ, готовая распуститься, когда мы встртились».

Она безжалостно вспоминала его слова, выраженіе лица въ первое время ихъ связи. «Да, въ немъ было торжество честолюбиваго успха. Разумется, была любовь, – больше, чмъ тщеславіе успха, но большая доля была гордость успха. Теперь это прошло. Гордиться нечмъ. Не гордиться, а стыдиться. Онъ что то считаетъ себя осрамленнымъ своимъ отказомъ отъ поздки въ Ташкентъ. Онъ хмурится и краснетъ и никогда не говоритъ про это. Чтожъ ему осталось? Не быть безчестнымъ въ отношеніи меня. Онъ и старается. Онъ проговорился третьяго дня – онъ хочетъ развода и женитьбы, чтобъ сжечь свои корабли. Онъ любитъ меня; это неправда, что онъ разлюбилъ. Но the zest of the thing is gone.[1772] Я дразню себя, выдумываю Машу (воспитанницу), Кити. Онъ былъ вчера и не усплъ сказать мн. Врно, такъ. Мн и спрашивать нечего. Онъ честный, онъ хорошій человкъ, и онъ любитъ. Но какъ?[1773] Это детъ женихъ съ невстой – купцы, – подумала она, встртивъ карету. – Да, онъ любитъ, но какъ? Такъ, какъ я люблю Лили. Она дочь, надо любить, я знаю, но я не люблю ее. Если бы она умерла, мн было бы все равно. А если бы я умерла, все равно ли ему было бы? Нтъ, онъ бы былъ въ отчаяніи, но черезъ 3 дня былъ бы радъ, не признаваясь себ».