Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Вы знаете, что посл этаго несчастья онъ былъ какъ сумашедшій; его насилу вывели изъ этаго состоянія torpeur.[1817] Но теперь боятся больше всего вида станцій желзныхъ дорогъ.

– А, Княгиня! какъ я радъ, что не опоздалъ, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, поспшно входя и отдуваясь. Онъ былъ очень красенъ, очевидно посл завтрака. – Пріятно жить въ такое время. А, Сергй Ивановичъ, вы куда?

– Я въ деревню къ брату, – холодно отвчалъ Сергй Ивановичъ.

– А какъ я завидую вамъ.

– Что, вы говорите, Алексй здсь? Я пойду къ нему.

– Какъ онъ становится несносенъ, – сказала Княгиня. – И все одна фраза. И тамъ ему не рады. Такъ и есть. Я думаю, ему непріятно видть его. Вотъ и выпроводили.

– Какое однако общее движеніе народное.

– Parlez lui en route.[1818]

– Да, можетъ быть, если придется. Я никогда не любила его. Но это выкупаетъ многое. Онъ не только детъ самъ, но эскадронъ ведетъ на свой счетъ.

Послышался звонокъ. Вс затолпились къ дверямъ. Добровольцы, изъ которыхъ замтны были особенно 3 – высокій кирасирскій офицеръ въ большихъ сапогахъ, въ Австрійской мундирной фуфайк съ сумкой черезъ плечо, и худой съ ввалившейся грудью юноша въ войлочной безъ полей шляп, и очень пьяный и акуратный артилеристъ, прошли впереди. За ними бросилась толпа.

– Le voil`a[1819] – проговорила Княгиня, и Сергй Ивановичъ увидалъ Вронскаго въ длинномъ пальто и широкой шляп (ничего не было въ немъ военнаго), съ опущенными блестящими глазами и нахмуренными бровями.

Онъ шелъ подъ руку съ матерью. Впереди лакей очищалъ имъ дорогу. Вронскій узналъ Княгиню и Сергя Ивановича и приподнялъ имъ шляпу. Постарвшее лицо его казалось окаменлымъ, одни глаза блестли. Выйдя на платформу, они видли, какъ онъ молча, не оглядываясь, пропустивъ мать, скрылся въ отдленіи вагона.

На платформ раздалось «Боже Царя Храни», потомъ крики ура, живіо. Высокій молодой человкъ особенно замтно кланялся, махая надъ головой шляпой и букетомъ, и другіе, высовываясь, благодарили и принимали что то подаваемое имъ въ вагонъ.

Сергй Ивановичъ простился съ Княгиней и, сойдясь съ Котовасовымъ, вошелъ въ биткомъ набитый вагонъ. Положивъ денегъ въ кружку для Сербовъ, они сли у окна и, провожаемые криками, тронулись.

На Царицынской станціи поздъ встртилъ стройный хоръ молодыхъ людей, пвшихъ «Славься» и потомъ «Боже Царя храни». Опять добровольцы кланялись и высовывались, но Сергй Ивановичъ, вышедшій съ Котовасовымъ изъ вагона, не видлъ Вронскаго. Онъ, очевидно, даже нарочно задернулъ свое окно. Котовасовъ нашелъ тутъ много знакомыхъ изъ пвцовъ. Они были очень веселы и хвалились, что они сплись особенно хорошо и еще лучше, чмъ «Славься», поютъ хороводныя псни.

На слдующихъ двухъ станціяхъ были опять встрчи, и, только отъхавъ верстъ 100, гд не было городовъ, поздъ принялъ свой обычный видъ. Котовасовъ перешелъ во второй классъ и разговорился съ добровольцами, a Сергй Ивановичъ, встртившись въ коридор съ Графиней Вронской, разговорился съ нею.

* № 191 (рук. № 103).

ЭПИЛОГЪ.

Въ сред людей, вслдствіи достатка лишенныхъ физическаго труда и не имющихъ внутренней потребности умственнаго труда, никогда не переводятся общіе модные интересы, иногда быстро смняющіеся одинъ другимъ, иногда подолгу останавливающіе вниманіе общества. Интересы никогда не касаются лично тхъ людей, которыхъ они занимаютъ, a имютъ всегда предлогомъ общее благо и относятся къ самымъ сложнымъ и непонятнымъ явленіямъ жизни; а такъ какъ непонятне непонятной жизни отдльнаго человка есть только жизнь и дятельность народовъ и изъ періодовъ жизни народовъ самый непонятный, какъ неимющій еще окончанія, есть не выразившій еще своей цли періодъ современный, то модные эти интересы большей частью относятся къ этому самому, къ современной исторіи, иначе къ политик.

Таковый модный интересъ былъ Славянскій вопросъ, съ начала зимы начавшій занимать общество, и къ середин лта, не смняясь другимъ вопросомъ, какъ снжный катимый шаръ, дошелъ до самыхъ большихъ размровъ, достигаемыхъ такими модами. Онъ имлъ размры соединенныхъ въ одно Американскихъ друзей Болгарской церкви, прізда Славянскихъ братьевъ и Самарскаго голода.

Въ сред людей, главный интересъ жизни которыхъ есть разговоръ печатный и изустный, ни о чемъ другомъ не говорили и не писали, какъ о Славянскомъ вопрос и Сербской войн. Балы, концерты, чтенія, обды давались, книги издавались въ пользу Славянъ. Собирали деньги добровольно и почти насильно въ пользу Славянъ. Были Славянскія спички, конфеты князя Милана, самый модный цвтъ былъ Черняевскій.

Все, что длали люди достаточныхъ классовъ, убивая своего прирожденнаго врага – скуку, длали теперь въ пользу Славянъ. Шумли боле всхъ т, которые любятъ шумть, шумятъ всегда при всякомъ предлог; изъ дланья шума сдлали свое призваніе и даже имютъ соревнованіе между собой о томъ, кто лучше и больше и громче шумитъ.