Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Покойная, легенькая игрушечка коляска, скрывая своими рессорами тряскость мостовой, чуть покачиваясь, быстро двигалась на ровномъ ходу кровныхъ срыхъ. Прислонившись къ стнк коляски въ той привычной, но столь несвойственной ей теперь поз довольства и праздности, Анна, прикрываясь шитымъ кружевнымъ зонтикомъ, оглядывала встрчающіеся лица, экипажи, дома, мимо которыхъ она быстро проносилась, и все вызывало въ ней рядъ мыслей чрезвычайно ясныхъ, неимющихъ ничего общаго съ мыслями, мучавшими ее дома. Испугавшее ее внутреннее клокотаніе страсти вдругъ затихло: она думала только о томъ, что видла, и испытывала неожиданное облегченіе. «Вотъ Albert кондитеръ и молодая двушка съ красной рукой, на которую она надваетъ перчатку, улыбаясь выходитъ и говоритъ что то мущин съ бородкой. Она не сестра, a невста. – Что у нея за путаница въ голов, у бдной. – Везутъ мебель в огромномъ рыдван съ надписью. Когда я жила въ двушкахъ въ Москв, этаго еще не было. Это способъ передвиженія и реклама. Американцы выдумали это; но какъ наша Москва ne se marie pas[1812] со всмъ Американскимъ. Впрочемъ, Филиповъ: говорятъ, они въ Петербургъ возятъ тсто. Вода московская такъ хороша. Вотъ здсь я танцовала, когда мн было 17 лтъ. Я была совсмъ не я тогда. А я была только то семячко, изъ котораго выросла я теперяшняя».

Такъ думала она, съ чрезвычайной быстротой переносясь отъ одной мысли къ другой и особенно ясно, свтло все понимая и не позволяя себ останавливаться на тхъ воспоминаніяхъ, которыя бы ввели ее въ тотъ кругъ мыслей, которыми она мучалась дома. Вспомнивъ о себ, какою она была теперь, она не подумала о своемъ положеніи, а только о себ какъ о женщин и тотчасъ же, занятая новыми впечатлніями, перенеслась дальше. «Какъ славно онъ заворотилъ на бульваръ, – думала она про толстаго едора кучера. – Онъ, врно, гордится лошадьми и мною, и также Петръ. Съ какой онъ гордостью смотритъ на пшеходовъ съ высоты своихъ козелъ. Все тоже, что чины и мста и ордена. Для него эта ливрея тоже, что для Алекся Александровича была первая лента». Вспомнивъ объ Алекс Александрович, она безъ всякаго отношенія къ своему положенію представила его себ, какъ живаго. И хотя это продолжалось только мгновеніе, она съ наслажденіемъ вглядывалась въ его физіономію, въ физическую и нравственную, которую она всю такъ очень, какъ никогда, увидала теперь. Она видла его съ его тусклыми и кроткими глазами, напухшими синими жилами на блыхъ рукахъ. «Стива телеграфируетъ, что онъ въ нершительности. Разумется, въ нершительности. Если бы онъ зналъ, любитъ ли онъ меня или нтъ, проститъ ли или нтъ? Ненавидитъ ли теперь или нтъ? А онъ ничего не знаетъ. Онъ жалкій». И опять, избгая возвращенія къ своимъ мыслямъ, она [занялась][1813] наблюденіями надъ гуляющими на буль[вар], виднющимися ей сквозь деревья.

«[Двуш]ка съ картонкой, эта женщи[на] въ голубомъ. И т дв и эти мущины [?] черный рой около нихъ, почти [?] – думала она, – изъ десяти девять здсь [зан]ятые одними гадкими чувствами, [га]дко смотрть на нихъ. Оттого гадко, [о]тъ того я знаю это, что сама тмъ же занята». Мущина поклонился ей у Никитскихъ воротъ. Когда она уже прохала, она вспомнила, что это былъ мужъ Аннушки. «Наши паразиты», подумала она, вспомнивъ, какъ все это семейство понемногу пристроивалось около нихъ и какая странная семейная жизнь была Аннушки. Прежде она никогда не думала объ этомъ, но теперь живо поняла, что Аннушка съ мужемъ не жила, а готовилась жить, наживая деньги по паразитски, выбирая сокъ изъ нихъ. «А все таки она душевно мне сказала: молитесь Богу», вспомнила Анна и, вспомнивъ свой отчаянный призывъ, на который такъ отвтила Аннушка, она удивилась, но не стала вспоминать, что привело ее въ это состояніе. «Она сказала: молитесь Богу. И какъ часто это говорятъ. И какъ мало это иметъ смысла». Анна вспомнила, какъ она по дтски молилась Богу, потомъ какъ Алексй Александровичъ и Лидія Ивановна нарушили ея дтское отношеніе къ молитв, какъ она пыталась войти въ ихъ духъ и не могла и какъ она потомъ при связи съ Вронскимъ откинула это и какъ потомъ въ разговорахъ [съ] братомъ, съ Вронскимъ, съ Воркуевымъ еще [нед]авно посл чтенія Ренана ей ясно стало, [ка]кой это былъ смшной, ненужный обманъ. Вся жизнь ея была теперь любовь къ нему. «Къ чему же тутъ былъ Богъ?» подумала она, и, чувствуя, что она приближается опять къ той области, отъ которой она ушла, она тотчасъ же обратила вниманіе на извощика, обливавшаго водою блестящія колеса пролетки. «Точно онъ не запачкаетъ ихъ сейчасъ же, но ему надо прельстить красотою своего экипажа и, можетъ быть, чтобъ и заниматься чмъ нибудь. Мы вс ищемъ, чмъ бы занять время, только бы не [думать] о томъ, что страшно. Такъ [я] ду теперь къ Долли, чтобы не думать. А что мн нужно отъ Долли? Ничего. Спросить, не пол[учила] ли она извстій отъ Стивы. Но это [только] предлогъ. Мн не нужно этаго».