Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

[1800]Все началось съ этаго. Анна вспомнила, что ей не понравилось то, что Вронской, ничего прежде ей не сказавъ о приглашеніи на этотъ обдъ, сказалъ теперь, при Яшвин. «Съ женою онъ такъ не поступилъ бы», подумала она и стала холодно разспрашивать о подробностяхъ этаго обда. Ей сказали, что тамъ будетъ гонка лодокъ Ягтъ-клуба и что будетъ очень красиво. Даже и не понимая того, какъ было неделикатно то, что онъ сказалъ, Вронской предложилъ ей похать. Онъ сказалъ:

– Будетъ очень красиво, ты бы тоже похала посмотрть.

Потомъ въ спор онъ утверждалъ, что онъ прибавилъ с той стороны рки. Но она не слыхала этаго, и это приглашеніе взорвало ее. Посл обда, когда Яшвинъ ухалъ, она сказала ему:

– Я думала, что у васъ достанетъ такта не приглашать меня на пиръ, гд никого, кром потерянныхъ женщинъ, не будетъ.

– Я вдь сказалъ – «на той сторон рки», – отвтилъ онъ съ тмъ выраженіемъ холодной правоты, которая еще боле оскорбила ее. – Тамъ вс будутъ.

– Тмъ боле я не могу хать, – отвтила она.[1801] И тутъ началось. – Я не требую уже того, чтобы вы помнили меня, мои чувства, какъ можетъ ихъ помнить любящій человкъ, но я требую просто деликатности, – сказала она, зная,[1802] какъ этотъ упрекъ всегда бываетъ ему чувствителенъ. И дйствительно, онъ покраснлъ отъ досады и не сталъ оправдываться, а сталъ обвинять.

– Я не могъ оскорбить васъ, потому что не хотлъ этаго, – сказалъ онъ, – и теперь повторяю, что вы можете хать. Но не въ томъ дло. Я знаю, что что бы я ни сказалъ, мн будутъ противурчить и искать обвинить меня.[1803] Я стараюсь пріучить себя къ этому, но есть предлъ всякому терпнію. И я человкъ, – сказалъ онъ съ какимъ то значительнымъ видомъ, какъ будто могъ бы сказать еще многое, но удерживался. И въ глазахъ его, когда онъ говорилъ это, выражалась уже нелюбовь, а что-то холодное, похожее на ненависть.[1804]

– Что, что вы хотите этимъ сказать? – вскрикнула она.

Онъ видимо затаилъ тогда то, что хотлъ сказать.

– Я хочу сказать то, что нтъ ничего, въ чемъ бы вы согласились со мною. Я хочу хать въ деревню, вы не хотите, я хочу…

– Неправда, я хочу хать въ деревню, я только желала пристроить Ганну… Разумется, для васъ интересны только лошади, вино и я не знаю, что еще.

И хотя она мелькомъ упомянула про свою Англичаночку, онъ нарочно, чтобы оскорбить ее, сейчасъ же сказалъ:

– Мн не интересно это ваше пристрастіе къ этой двочк, это правда,[1805] потому что я вижу, что это ненатурально.[1806]

– Ради Бога, ни слова еще, – вскрикнула она тогда, испуганная этой его жестокостью.

Онъ разрушалъ тотъ міръ, который она съ такимъ трудомъ состроила себ, чтобы переносить эту жизнь. Онъ ее, съ ея искренностью чувства, обвинялъ въ ненатуральности. Она чувствовала себя такъ больно оскорбленной и чувствовала такой приливъ ненависти къ нему, что она боялась себя.

– Безъ раздора мы не можемъ говорить, а раздоръ между нами страшенъ, – сказала она и вышла изъ комнаты.

Вечеромъ онъ пришелъ къ ней, и они говорили мирно, но не поминали о бывшей ссор, и оба чувствовали, что ссора заглажена, но не прошла.

Теперь онъ былъ на этомъ обд, а она оставалась дома и передумывала эту ссору, желая найти свою вину, но не находила ее и невольно возвращалась къ тмъ самымъ чувствамъ, которыя руководили ею во время спора.[1807] «Ненатурально», повторяла она себ боле всего оскорбившее ее не столько слово, сколько намреніе сдлать ей больно. «Я знаю, что онъ хотлъ сказать. Онъ хотлъ сказать: ненатурально, не любя свою дочь, любить чужаго ребенка. Что онъ понимаетъ въ любви къ дтямъ, въ моей любви къ Сереж, которымъ я для него пожертвовала? Но это желаніе сдлать мн больно. Нтъ, онъ любитъ другую женщину.[1808] Это не можетъ быть иначе».

И увидавъ, что, желая успокоить себя, она совершила опять столько разъ уже пройденный ею кругъ и вернулась къ еще большему раздраженію, она ужаснулась на самое себя. «Неужели нельзя? Неужели я не могу взять на себя, – сказала она себ и начала опять сначала. – Онъ правдивъ, онъ честенъ, онъ любитъ меня. Я люблю его, на дняхъ выйдетъ разводъ, чего же еще нужно? Нужно спокойствіе, довріе, и я возьму на себя. И теперь, какъ онъ прідетъ, я скажу, что я была виновата,[1809] хотя я и не была виновата, и мы удемъ поскоре, поскоре въ деревню;[1810] тамъ мы будемъ одни».

И чтобы не думать боле и не поддаваться раздраженію, она позвала двушку и занялась распоряженіями для перезда въ деревню.[1811]

* № 189 (рук. № 103).

XVIII.

Куда? зачмъ она хала? – она не знала. Она оказала къ Облонскимъ потому, что прежде она имла это намреніе. Но длать надо было что нибудь. Надо было во чтобы то ни стало не оставаться на мст и уйти отъ самой себя.

Погода была блестящая, ясная. Все утро шелъ дождикъ, потомъ туманъ, и теперь недавно только прояснило. Желзныя крыши подъздовъ, плиты тротуаровъ, голыши мостовой, колеса и кожанные верхи пролетокъ извощиковъ – все ярко блестло на сверкавшемъ изъ тучъ солнц. Было 3 часа и самое оживленное время на улицахъ.