Это противурчіе съ самимъ собою мучало его больше и больше. Онъ безпрестанно говорилъ съ нею (она знала, что говорить съ нею было для него тоже, что говорить съ самимъ собою) о томъ, почему онъ не можетъ врить, и о томъ, какъ это мучаетъ его, и даже говорилъ ей т доводы, по которымъ онъ хочетъ заставить себя врить. Она не возражала ему, не подтверждала его и не противурчила ему. Она избгала этихъ разговоровъ, но съ твердой увренностью, что онъ придетъ къ ней, слдила за нимъ. Она видла, что и въ Москв и особенно первое время весны, когда они вернулись въ деревню, онъ былъ поглощенъ чтеніемъ и мыслями, которые занимали его и прежде, но теперь страстно занимали его. Она не могла понять путей, по которымъ ему нужно было читать философію Шопенгауера, Вундта и сочиненія Хомякова, но она видла, что все это имло одну и ту же цль, и страстно слдила за нимъ, хотя и поражала и огорчала его своимъ равнодушіемъ къ доводамъ, съ которыми онъ приходилъ къ ней. Она не понимала, къ чему ему нужно было знать, гд сказано въ Евангеліи, что Богъ есть любовь, и почему ему казалось это столь важнымъ и почему потомъ онъ пересталъ говорить объ этомъ. Не понимала она тоже, почему онъ радовался, говоря ей, что матерьялисты – точно дти, которыя разрушаютъ то, чмъ живутъ. Что безъ вры нельзя жить ни минуты, а когда полонъ вры отцовъ, проникающей всю душу, тогда,[1830]
какъ дти, матерьялисты отвергаютъ все; какъ дти, ломаютъ, увренные, что они всетаки будутъ одты и сыты. Почему эта и другая мысль о томъ, что стоитъ только направить умъ на что нибудь, и все разлетится въ прахъ, почему эти мысли казались имъ такъ важны и нужны. Она знала, зачмъ онъ борется, но не знала съ чмъ. И всей душой сочувствовала его отчаянію, но не могла помочь ему. Она видла, что онъ въ эту весну былъ близокъ къ отчаянію, и знала, что она сама счастлива и спокойна и что онъ можетъ быть столь же счастливъ и спокоенъ, какъ и она, но что привести его къ этому спокойствію она не можетъ, а онъ долженъ притти самъ, и она ждала его. Это была задушевная мысль ея за это время. И теперь, съ ребенкомъ у груди, она стала думать объ этомъ. Не разстроилъ бы Сергй Иванычъ и Котовасовъ матерьялистъ, какъ говорилъ Костя, его въ послднее время устанавливающагося спокойствія.Послднее время она видла, что онъ уже переставалъ тревожиться и какъ будто въ тишин вслушивался въ таинственные звуки. Еще вчера онъ ей только сказалъ мысль, боле всхъ другихъ понравившуюся ей. Онъ сказалъ:[1831]
«ты знаешь, первое мое сомнніе въ своемъ невріи было умирающій братъ.[1832] Николай пріхалъ ко мн. На меня, отъ того что я любилъ его, нашелъ такой ужасъ передъ пошлостью жизни и что нельзя никуда подняться выше. Второй разъ отъ тебя, когда я передъ сватьбой говлъ. Мн такъ хотлось тогда, – тогда я сильно, ново любилъ, – такъ хотлось имть общеніе не съ людьми, а выше, и вмст съ тмъ я пришелъ въ церковь и почувствовалъ, что я не выше, а ниже. И потомъ не столько твои роды, хотя я молился тогда, сколько когда я изъ Москвы ухалъ одинъ сюда и на меня ночью нашелъ ужасъ за тебя, за Митю, и я почувствовалъ, что я одинъ. Это ужасно. Отчего, когда я съ тобой, на меня не находитъ этотъ ужасъ? Отъ того, что съ тобою я врю съ помощью тебя. Но тутъ я былъ одинъ надъ пропастью».Хотя Кити и не понимала, надъ какой пропастью онъ былъ, она по лицу его, выражавшему то страданіе, которое онъ испытывалъ, понимала его. Но боле всего она поняла его послднія слова: «такъ что же наконецъ, – сказалъ онъ, – это подлость. Я не врю, говорю, что не врю, и не врю разсудкомъ, а придетъ бда, я молюсь. Это подло».
Это она понимала и одобряла и видла, что тотъ миръ вры, надежды и любви, въ которомъ она жила, не то что строится, но отчищается въ его душ отъ всего засорившаго его. «Теперь, какъ бы онъ не сталъ спорить, и онъ бы не разстроилъ его, – думала она, – не задержалъ бы. А онъ, неврующій, – думала она, – онъ, который всю жизнь только ищетъ, какъ бы быть лучше и выше, этаго ничего не ставитъ. Вся жизнь есть что: служить для брата, для сестры. Вс эти мужики, которые совтуются съ нимъ. И все это невольно, не думая объ этомъ и все тяготясь, что онъ ничего не длаетъ».
* № 197 (рук. № 101).
Несмотря на то, что, увидавъ нешуточную опасность для себя той праздной, исполненной однихъ разговоровъ жизни, которую другіе вели такъ безвредно, Левинъ посл родовъ уже почти не вызжалъ изъ дома, онъ всетаки все время въ город чувствовалъ себя не на мст и какъ бы на станціи или подъ наказаніемъ, живя только ожиданіемъ, когда это кончится.
Вернувшись же въ начал Іюня въ деревню, онъ съ новымъ наслажденіемъ вернулся и къ согласію съ самимъ собою и къ занятіямъ, которыя казались такъ незамтны, но которыя занимали почти все его время, и занимали такъ, что [ршеніе] каждого вопроса имло для него несомннную важность. Онъ чувствовалъ себя на своемъ мст и спокойнымъ.