Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– А то, чтобы жить по правд, для Бога, спасать душу, – сказалъ Левинъ.[1845]

– Да если кто идетъ теперь пострадать за правое дло – не спасаетъ душу? – сказалъ Сергй Ивановичъ.

– Онъ идетъ не страдать, а убивать.

– «Я не миръ, а мечъ принесъ», говоритъ Христосъ.

Они уже давно дошли до пчельника и, боясь пчелъ, зашли за тнь избы и сидли на вынесенныхъ старикомъ обрубкахъ. Спокойствіе Левина уже совсмъ изчезло. Высказавъ въ спор свою задушевную, новую мысль, онъ теперь, прислушавшись къ тому, что длалось у него въ душ, уже далеко не нашелъ въ ней прежняго спокойствія. Несмотря на то, что вызванный вопросомъ Дарьи Александровны о томъ, далъ ли онъ въ церкви денегъ на Сербскую войну, старикъ пчельникъ подтвердилъ мысль Левина, сказавъ: «какъ же не дать, на Божье дло», Левинъ чувствовалъ, что въ душ его теперь опять все смшалось. Не прошло полчаса, какъ, продолжая разговоръ, онъ уже сцпился съ Котовасовымъ спорить о философскихъ предметахъ и доказывалъ уже ему (лишая ея этимъ для себя всякой убдительности) самую дорогую свою мысль о томъ, что, думая матеріалистически, надо думать только до конца, и тогда придешь къ гораздо худшей безсмыслиц, чмъ религіозныя врованія.[1846] Матерія, сила – все ничто, и нтъ конечнаго смысла. Мысль эта, казавшаяся ему столь побдительною, даже ни на минуту не остановила вниманія Котовасова.

– Да зачмъ же мн думать? – сказалъ онъ совершенно искренно, спокойно (это видлъ Левинъ).

– Мн нужны формы, въ которыхъ я могу мыслить, и такія формы – матерія, силы, организмъ, а что это само по себ – мн и дла [нтъ].

– Какъ, вамъ и дла нтъ, что будетъ съ вашей душой?

– Вотъ уже никакого, – смясь сказалъ Котовасовъ, и это было такъ искренно, что посл этаго и говорить нечего было.

Левинъ почувствовалъ изчезнувшимъ все строившееся и былъ почти въ отчаяніи. Котовасовъ былъ очень веселъ.

– Будетъ, будетъ дождикъ, Дарья Александровна.

Дйствительно, стало хмуриться, и вс пошли скорй домой. У самаго дома уже было совсмъ темно отъ страшной черной и потомъ блой тучи. Кити не было дома.[1847] На душ у Левина было также мрачно теперь, какъ и на неб. Онъ, оставивъ гостей, побжалъ на гумно. Ему сказали, что она прошла по другой дорог. Онъ побжалъ, и вдругъ его ослпило, и треснулъ сводъ небесъ, и ударило въ дубъ, и пошелъ сплошной дождь, въ туже секунду измочившій его до тла. Исполненный ужаса, онъ побжалъ въ Колокъ, и, подумавъ о томъ, что было съ Кити и ребенкомъ, онъ прямо опять сталъ молиться. Несмотря на волненіе, онъ спрашивалъ себя, кому онъ молится, и зналъ и опять чувствовалъ близость его.

Это была короткая туча. Ужъ проясняло, и виденъ былъ свжій и черный осколокъ разбитаго дуба и дымъ. Недалеко подъ другимъ онъ увидалъ двухъ мокрыхъ съ облипшими платьями женщинъ, нагнутыхъ надъ телжечкой съ зеленымъ зонтикомъ. У няни подолъ былъ сухъ, но Кити была вся мокра. Когда онъ подбгалъ къ нимъ, шлепая сбивавшимися по неубравшейся вод ботинками, она оглянулась на него мокрая, съ шляпой, измнившей форму, и улыбалась. Митя былъ цлъ и даже сухъ.

Въ продолженіи всего дня Константинъ Левинъ ужъ ни разу не спорилъ. И за разговорами и суетой онъ радостно слышалъ полноту своего сердца, но боялся и спрашивать его. Онъ чувствовалъ одно: возможность удерживать свой умъ, не направлять его на то, на что не нужно, и удерживалъ его.

Вечеромъ, когда онъ остался одинъ съ женой, онъ началъ было ей разсказывать свое религіозное чувство, но, замтивъ ея холодность, тотчасъ же остановился. Но когда Кити, какъ всегда передъ сномъ, ушла кормить въ дтскую и онъ остался одинъ, онъ сталъ думать: «Молитва исполнена? Чудо? Нтъ. Зачмъ такъ грубо. Силы, природа, и той мы приписываемъ самые простые пути (экономію силъ природы), а Богъ – онъ измняетъ мое сердце, молитва сама измняетъ и воздйствуетъ». И цлый рядъ мыслей еще съ большей силой, чмъ утромъ, поднялся въ его душ.

Къ двери подошли шаги женскіе, но не женины. Это была няня.

– Пожалуйте къ барын.

– Что, не случилось что нибудь?

– Нтъ, они радуются и вамъ показать хотятъ. Узнаютъ.

Дйствительно, придя въ дтскую, Левинъ убдился, что ребенокъ уже узнавалъ. Кити сіяла счастьемъ. Левинъ радовался зa нее, и весело ему было смотрть на то, какъ ребенокъ улыбался, смялся, увидавъ мать. Но главное чувство, которое онъ испытывалъ при этомъ, было тоже, которое становилось у него всегда на мсто ожидаемой имъ любви къ сыну, – чувство большей плоскости, уязвимости и тяжести и трудности предстоящаго. «Сербы! говорятъ они. Нетолько Сербы, но въ своемъ крошечномъ кругу жить не хорошо, а только не дурно. Это такое [счастье], на которое не могу надяться одинъ, а только съ помощью Бога, котораго я начинаю знать», подумалъ онъ.

Конецъ.

* № 201 (кор. № 125).