Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

Но когда прошла минута отчаянія и безпомощности, онъ не сдлалъ ни того, ни другаго. Не отдавая себ въ томъ отчета, просто не думая боле объ этомъ, онъ ршилъ, что вся дилемма неправильна, что обращеніе его къ Богу было только данью умственной слабости въ минуту раздраженія. Такое ршеніе онъ нашелъ по крайней мр въ своей душ, когда теперь спрашивалъ себя, какъ онъ могъ уйти отъ той дилеммы. Но теперь онъ видлъ, что обманывался. Дилема была безвыходна при чувствованіи себя въ рукахъ Бога, и онъ выпалъ изъ нея только потому, что пересталъ себя чувствовать въ его власти. Но и того онъ не могъ сказать. Онъ все это время не переставалъ чувствовать Его руку. Вс его душевныя страданія имли только одно основаніе – вопросъ, зачмъ я тутъ? Кто, зачмъ меня пустилъ на свтъ искать и выстрадывать какого то разршенія? Стало быть, и теперь онъ посл того толчка не переставалъ чувствовать ту силу, во власти которой онъ находился. И обманывать себя тмъ, что это были силы природы, онъ не могъ. Не силы природы интересовали его, не т силы, вслдствіи которыхъ совершается естественный подборъ и совершается химическими, физическими и физіологическими законами обмнъ[1838] матеріи въ его тл. Эти силы, если бы они вс были открыты ему, ни на волосъ бы не разршили его вопроса.

То, что онъ искалъ, онъ позналъ только вслдствіи любви и состраданія, и это было, какъ бы сказать, несоизмримо съ тми, эта сила была познана любовью, и она должна была отвчать на любовь, и она должна была быть проста и понятна, и это былъ Богъ. Нтъ, онъ не могъ выйти изъ дилеммы, и онъ вспоминалъ то чувство, когда онъ молился, и испытывалъ теперь подобное же чувство; онъ зналъ, что онъ не кощунствовалъ, а онъ чувствовалъ близость Бога, и на всахъ его ничего не всили т сомннія, та невозможность по разуму врить, которую онъ считалъ преградою между имъ и Богомъ. И онъ по лни не разобралъ этаго вопроса. И не по лни только. Тутъ была и гордость, нежеланіе быть наравн съ толпой, съ такъ глупо про Божество говорившей толпой, и сожалніе за вс такимъ трудомъ[1839] пріобртенныя разумныя попытки объясненій. «Теперь ли я ошибаюсь, ощущая радость сознанія опоры, или ошибаюсь тогда, когда вижу безсмыслицу всего выдаваемаго религіей за истину?» Онъ только улыбнулся при этомъ вопрос и, перевернувшись, сталъ глядть на ясное, безъ одного облачка, небо. «Теперь я знаю себя, все свое прошедшее, будущее, настоящее, что хорошо и дурно, я чувствую себя вмст со всми соединеннымъ одной любовью и чувствуя міръ таинственный, непостижимый умомъ, одинаково для всхъ выраженный Церковью, а тогда я смотрю съ ужасомъ на ружье и веревку. Но почему же я нсколько разъ посл попытокъ вры возвращаюсь въ него? Съ грустью зная, что это тяжело, но возвращаюсь».[1840]

Это возраженіе такъ смутило его, что опять онъ сталъ, уныло глядя передъ собой, завязывать узелки. «А пьяница, а игрокъ, а распутникъ разв не возвращается съ той же грустью къ своей страсти», вдругъ пришло ему въ голову, и онъ, вскочивъ, пошелъ дальше по дорог къ дому, перебирая, испытуя это сравненіе и со всхъ сторонъ находя его врнымъ.

«Да, это страсть ума, страсть Котовасова и моя страсть, страсть гордости ума. Возвращеніе къ ней есть только rechute[1841] гордости ума. И не только гордости ума – плутовства, мошенничества ума», вдругъ ясно пришло ему въ голову и, несмотря на то, что пастухъ, къ которому онъ подходилъ, видлъ его, онъ опять слъ на корточки и, глядя на пыль, сталъ разъяснять себ эту поразившую боле всхъ другихъ мысль.

* № 199 (рук. № 101).