Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

– Онъ? Онъ везд – въ Москв и въ деревн, что-то усовершенствуетъ – народъ что-то изучаетъ. Но прекрасный малый. Мы съ нимъ и по охот друзья, да и такъ я его люблю, – говорилъ Степанъ Аркадьичъ съ тмъ обычнымъ заочнымъ пренебреженіемъ, съ которымъ вс обыкновенно говорятъ о людяхъ, къ которымъ лично мы относимся иногда не только не пренебрежительно, но подобострастно.

<Съ[337] Ленинымъ, когда онъ вошелъ, Степанъ Аркадьичъ обращался тоже не съ тмъ пренебреженіемъ, съ которымъ онъ говорилъ; и если не съ подобострастіемъ, котораго и не могло быть, такъ какъ Ордынцевъ былъ лтъ на 5 моложе Степана Аркадьича, но съ уваженіемъ и видимой осторожностью, которую, очевидно, вызывало съ разу бросающіеся въ глаза чувствительность, застнчивость и вообще несоразмрное самолюбіе[338] Ленина. Ордынцевъ былъ красивый молодой человкъ лтъ 30[339] съ небольшой черной головой и необыкновенно хорошо сложенный. Все въ его походк, постановк груди и движеніи рукъ говорило о большой физической сил и энергіи.

– Здраствуй, любезный другъ, ужасно радъ тебя видть, – сказалъ Степанъ Аркадьичъ, обнимая его.> – Ужасно, ужасно радъ всегда, а особенно теперь, – сказалъ онъ съ удареніемъ, – тебя видть. И спасибо, что отъискалъ меня здсь – въ этомъ вертеп; знаю твое отвращеніе ко всему административно, судебно, государственно и т. д. Ужъ извини меня за это, – и[340] князь Мишута сталъ смясь застегивать мундиръ, какъ будто желалъ скрыть крестъ на ше.

Лицо Ленина,[341] все подвижное, выразительное, сіяло и удовольствіемъ и неудовольствіемъ за то, что швейцаръ грубо остановилъ его, и сдержанностью при вид чужихъ лицъ, товарищей[342] Облонскаго.

– [343]Мое отвращеніе, съ чего ты взялъ? Смшно мн иногда, – сказалъ онъ, оглядываясь на чужія лица.

– Да позвольте васъ познакомить: нашъ товарищъ[344] Никитинъ, Шпандовскій – Константинъ Дмитричъ Левинъ – гимнастъ и двигатель <– Степанъ Аркадьичъ подчеркнувъ произнесъ это слово —>, а главное, мой другъ Константинъ Николаичъ[345] Ленинъ – и мировой судья и земскій дятель.

И тотчасъ же Степану Аркадьичу замтно было, что этотъ тонъ шуточной рекомендаціи не понравился[346] Ленину, и онъ поспшилъ поправить, взялъ его за пуговицу. Ордынцевъ нахмурился и, какъ бы освобождаясь отъ чего-то, выпрямилъ грудь.

– Очень радъ, – сказалъ онъ сухо, подавая руку Борисову и не глядя на него.

– Ну, когда же увидимся?

– А вотъ что. Въ 4 часа я свободенъ. Давай обдать. Гд я найду тебя?

– Въ Зоологическомъ саду, я тамъ выставилъ скотину.

– Ну, и отлично. Я заду за тобой. Ну что же, хорошо идутъ дла?

– Посл разскажу. Ты какъ?

– Я скверно, какъ всегда. А живу.

– Ну, такъ прощай.

– Да посиди же, покури. Да ты не куришь, ну такъ посиди немножко. Какъ щука на мели; теб, я вижу, тяжело.

– Да и что отрывать васъ отъ вашихъ важныхъ государственныхъ длъ.

[347]– Ты видишь, какъ у насъ хорошо и удобно. A теб противно.

– Не противно,[348] напротивъ, – внушительно сказалъ онъ улыбаясь.

– Что же вамъ смшно? – спросилъ Борисовъ.

– Да такъ, я увренъ, что если бы ничего этаго не было, никакой разницы бы не было. Я увренъ, что настоящая жизнь и движеніе не здсь, а у насъ въ глуши.

Рчь его перебилъ вошедшій Секретарь съ бумагами. Секретарь съ развязной почтительностью и съ нкоторымъ общимъ секретарскимъ сознаніемъ своего превосходства подошелъ къ Алабину и сталъ подъ видомъ вопроса объяснять какое-то затрудненіе.[349] Князь Мишута, не дослушавъ, перебилъ Секретаря и, кратко объяснивъ ему, въ чемъ дло, отодвинулъ бумаги, сказавъ:

– Такъ и сдлайте, пожалуйста.

[350]Левинъ во время совщанія съ Секретаремъ стоялъ облокотившись обими руками на стулъ, и на[351] лиц его остановилась насмшливая[352] улыбка.

[353]Секретарь вышелъ.

– Не понимаю, не понимаю, – сказалъ Левинъ, – какъ ты, честный, хорошій человкъ, можешь служить.

– Вотъ видишь, надо только не горячиться.

– Ну да, ты умешь, у тебя даръ къ этому.

– Т. е. ты думаешь, что у меня есть недостатокъ чего-то.

– Можетъ быть, и да, – весело засмявшись, сказалъ Левинъ.

– Ну, хорошо, хорошо, погоди еще, и ты придешь къ этому. Хорошо, какъ у тебя 3000 десятинъ въ Ефремовскомъ узд да такіе мускулы и свжесть, какъ у 12-лтней двочки, а придешь и къ намъ.

[354]– Нтъ, ужъ я эту штуку кончилъ совсмъ, любуюсь на твое величіе и горжусь тмъ, что у меня другъ такой великій человкъ, и больше ничего. А моя общественная дятельность кончена.

– Ну, что Княгиня и Княжна, – сказалъ онъ и тотчасъ же покраснлъ.

– Здоровы, все тоже. Ахъ, какъ жаль, что ты такъ давно не былъ.

– А что? – испуганно спросилъ Левинъ.

– Поговоримъ посл. Да ты зачмъ собственно пріхалъ?

– Ахъ, тоже поговоримъ посл, – до ушей покраснвъ, сказалъ Левинъ.