Полное собрание сочинений. Том 20. Варианты к «Анне Карениной»

[40]Пріхавъ изъ оперы, хозяйка только успла въ уборной опудрить свое худое, тонкое лицо и[41] худощавую шею и грудь, стереть эту пудру, подобрать выбившуюся прядь волосъ, приказать чай въ большой гостиной и вызвать мужа изъ кабинета, какъ ужъ одна за другой стали подъзжать кареты,[42] и гости, дамы, мущины, выходили на широкій подъздъ, и огромный швейцаръ беззвучно отворялъ огромную стеклянную дверь, пропуская мимо себя прізжавшихъ. Это былъ небольшой избранный кружокъ петербургскаго общества, случайно собравшійся пить чай посл оперы у Княгини[43] Тверской, прозванной въ свт Княгиней[44] Нана.[45]

Почти въ одно и тоже время хозяйка съ освженной прической и лицомъ вышла изъ одной двери и гости изъ другой въ большую гостиную съ темными cтнами, глубокими пушистыми коврами и ярко освщеннымъ столомъ, блествшимъ близною скатерти, серебрянаго самовара и чайнаго прибора. Хозяйка сла за самоваръ, сняла перчатки и, отставивъ розовый мезинчикъ, повертывала кранъ, подставивъ чайникъ, и, передвигая стулья и кресла съ помощью незамтныхъ въ тни лакеевъ, общество собралось у самовара и на противуположномъ конц, около красивой дамы въ черномъ бархат и съ черными рзкими бровями. Разговоръ, какъ и всегда въ первыя минуты, дробился, перебиваемый привтствіями, предложеніемъ чая, шутками, какъ бы отъискивая, на чемъ остановиться.

– Она необыкновенно хороша, какъ актриса; видно что она изучила Каульбаха, – говорилъ дипломатъ.

– Ахъ, пожалуйста, не будемъ говорить про Нильсонъ. Про нее нельзя сказать ничего новаго, – сказала толстая блокурая дама, вся блая, безъ бровей и безъ глазъ.

– Вамъ будетъ покойне на этомъ кресл, – перебила хозяйка.

– Разскажите мн что-нибудь[46] забавное, – говорилъ женскій голосъ.

– Но вы не велли говорить ничего злаго. Говорятъ, что злое и смшное несовмстимы, но я попробую. Дайте тему.[47]

– Какъ вамъ понравилась Нильсонъ, Графиня? – сказалъ хозяинъ, подходя къ толстой и[48] блокурой дам.

– Ахъ, можно ли такъ подкрадываться. Какъ вы меня испугали, – отвчала она, подавая ему руку въ перчатк, которую она не снимала, зная что рука красна.[49] – Не говорите, пожалуйста, про оперу со мной. Вы ничего не понимаете въ опер. Лучше я спущусь до васъ и буду говорить съ вами про ваши маіолики и гравюры. Ну, что за сокровища вы купили послдній разъ на толкучк? Они, какъ ихъ зовутъ, – эти, знаете, богачи банкиры Шпигельцы – они насъ звали съ мужемъ, и мн сказывали, что соусъ стоилъ 1000 рублей; надо было ихъ позвать, и я сдлала соусъ на 85 копекъ, и вс были очень довольны. Я не могу длать 1000 рублевыхъ соусовъ.

– Нтъ, моя милая, мн со сливками, – говорила дама[50] безъ шиньона, въ старомъ шелковомъ плать.

– Вы удивительны. Она прелесть.

Наконецъ разговоръ установился, какъ ни пытались хозяева и гости дать ему какой-нибудь новый оборотъ, установился, выбравъ изъ 3-хъ неизбжныхъ путей – театръ – опера, послдняя новость общественная и злословіе. Разговоръ около чернобровой дамы установился о прізд въ Петербургъ короля, а около хозяйки на обсужденіи четы Карениныхъ.

– А[51] Мари не прідетъ? – спросила толстая дама у хозяйки.

– Я звала ее и брата ее. Онъ общался съ женой, а она пишетъ, что она нездорова.

– Врно, душевная болзнь. Душа въ кринолин, – повторила она то, что кто то сказалъ о[52] Мари, извстной умниц, старой двушк и сестр[53] Алекся Александровича Каренина.

– Я видла ее вчера, – сказала толстая дама. – Я боюсь, не съ[54] Анной ли у нее что нибудь.[55] Анна очень перемнилась со своей Московской поздки. Въ ней есть что то странное.

– Только некрасивыя женщины могутъ возбуждать такія страсти, – вступила въ разговоръ прямая съ римскимъ профилемъ дама.[56] – Алексй Вронскій сдлался ея тнью.

– Вы увидите, что[57] Анна дурно кончитъ, – сказала толстая дама.

– Ахъ, типунъ вамъ на языкъ.

– Мн его жалко, – подхватила прямая дама. – Онъ такой замчательный человкъ. Мужъ говоритъ, что это такой государственный человкъ, какихъ мало въ Европ.

– И мн тоже говоритъ мужъ, но я не врю. Если бы мужья наши не говорили, мы бы видли то, что есть, а по правд, не сердись,[58] Нана, Алексй Александровичъ по мн просто глупъ. Я шепотомъ говорю это. Но неправда ли, какъ все ясно длается. Прежде, когда мн велли находить его умнымъ, я все искала и находила, что я сама глупа, не вижу его ума, а какъ только я сказала главное слово – онъ глупъ, но шопотомъ, все такъ ясно стало, не правда ли?

Об засмялись, чувствуя, что это была правда.

– Ахъ, полно,[59] ты нынче очень зла, но и его я скоре отдамъ теб, а не ее. Она такая славная, милая. Ну, что же ей длать, если Алексй[60] Вронскій влюбленъ въ нее и какъ тнь ходитъ за ней.

– Да, но за нами съ тобой никто не ходитъ, а ты хороша, а она дурна.

– Вы знаете М-me Каренинъ, – сказала хозяйка, обращаясь къ молодому человку, подходившему къ ней. – Ршите нашъ споръ – женщины, говорятъ, не знаютъ толку въ женской красот. M-me Кар[енинъ] хороша или дурна?

– Я не имлъ чести быть представленъ М-me К[арениной], но видлъ ее въ театр, она положительно дурна.