Полное собрание сочинений. Том 27.

Вдь нсколько есть такихъ длъ, при которыхъ устанавливается неприличное отношеніе между мущиной и женщиной, которое считается не только приличнымъ, но чмъ-то возвышеннымъ и чему препятствовать уже никакъ нельзя, если не хочешь прослыть уродомъ и посмшищемъ. Такія дла: вопервыхъ, здоровье, медицина, доктора и ихъ заботы, вовторыхъ, свтъ, танцы, увеселенія свтскія, въ 3-хъ, искусства — прекрасныя, изящныя искусства, т. е. пакость, мерзость. Они же, эти прекрасныя искусства, погубили и меня и ее. Ее, ее бдную! Писать съ натуры — чтожъ тутъ, кром самаго высокаго: она пишетъ, онъ показываетъ. Ну чтожъ тутъ стоять и караулить, и притомъ такъ ясно, что никакихъ интересовъ нтъ между ними, кром высокаго искусства.

* № 4.

«Но нтъ, она не сдлала», думаешь себ, а между тмъ сейчасъ же посл думаешь: можетъ быть, она уже все лто въ связи съ нимъ. Такъ это шло все лто. Я мучался страшно, и дло это ничмъ не кончилось. Я такъ ничего и не знаю объ этомъ. Посл этого она родила 3-хъ дтей, и мы жили благополучно и даже сильной ревности не было. И объ этомъ эпизод я не сталъ бы и говорить, если бы этотъ самый эпизодъ не произвелъ бы того страшнаго внутреннего не разрыва, a обнаженія нашихъ отношеній. Посл этого обнаженія оказалось, что насъ связываетъ только одна вншняя цпь и чувственность. Случилось, казалось бы, пустое обстоятельство, но я помню вс его ужасныя подробности. Это былъ первый шагъ къ тому, что случилось посл. Это было въ то же 1-е лто, когда она не кормила ребенка и по случаю этого живописецъ проклятый

** № 5.

— Да отчего же человку поступать какъ животному, а не какъ человку?

— А оттого-съ, — закончилъ онъ, что для того, чтобы поступать по человчески, много надобно. И не къ тому готовятъ людей въ нашемъ мір. — Онъ такъ взволнованно и горячо говорилъ, что дама испугалась немного, да и вс замолчали. — Да съ, если бы мущины и женщины, мужья и жены, точно любили бы другъ друга хоть животной любовью, про которую въ романахъ пишутъ, они бы давно вс перерзали другъ друга; а то и того нтъ. Холодный развратъ, и на улицахъ и въ семьяхъ одинакій. Они идутъ на развратъ и прощаютъ развратъ, потому что они ниже животнаго.

— Нтъ, отчего же? — сказалъ я.

— А отъ того, что такъ есть. Вдь все ложь, ложь, вдь мы живемъ въ такой сплошной непролазной лжи, что всякую вещь надо открывать. Мы ничего не знаемъ про самихъ себя. Вдь мы ниже животныхъ. А какъ храбримся! По домострою былъ бракъ — законъ принять. Онъ не знаетъ, зачмъ законъ, но законъ священный, и знаетъ, что отъ него дти. Ну, пока держались закона и т, кто держатся, еще хорошо. Но въ нашемъ то мір что? ^[143]Законъ нарушенъ, не врятъ въ него. Это что Домострой! И одни притворяются для видимости, что врятъ въ бракъ, другіе и не притворяются и прямо говорятъ, что не врятъ, свобода выбора, отношеній. Да вдь горе въ томъ, что сходиться надо, хочется. A нтъ того, во имя чего сходиться. Остается одна любовь — романсы. И весь міръ полонъ романсовъ. Ну, что же любовь? То самое, что у животныхъ. Но человкъ, если не человкъ, хуже животнаго. Онъ не доходитъ до животнаго. Закона нтъ, и въ большей части случаевъ любви нтъ, а есть отправленія, и это называется принципами свободы.

— Но отчего же любовь недостаточна? — спросилъ я.

— Она достаточна, но результаты ея — животная борьба. Отъ того я и говорю, что въ нашемъ мір давно бы жены отравили бы всхъ му[жей], если бы любили, и мужья порзали бы женъ; а то и того нтъ. Есть холодный лживый развратъ. ^[144]

— Но отчего же?

— А вотъ отъ того самаго, отчего Познышевъ убилъ свою жену.

— Да вдь мы не знаемъ, отчего г. Познышевъ убилъ свою жену, — сказалъ господинъ съ хорошими вещами холоднымъ петербургскимъ тономъ требованія ясности и точности въ разговор.

— Я я знаю съ. А! Потому что я самый Познышевъ и есть. Я убилъ. Меня оправдали. Но дло осталось какъ есть, и если человкъ любитъ по вашему, то рано [или] поздно убьетъ. Да съ. Извините. А! не буду стснять васъ.

Онъ ушелъ на свое мсто. Вс замолчали. Господинъ съ дамой стали шептаться. Я вернулся на свое мсто.

— Можетъ быть, вамъ непріятно сидть съ убійцей? — вдрутъ сказалъ онъ. — Тогда подите.

Мн до слезъ стало его жалко. Я только пожалъ его руку и не могъ ничего сказать. Онъ понялъ это и не всталъ, но продолжалъ вертться на своемъ мст, то поправлялъ безъ всякой надобности одяло двочки, то перевертывался, то закрывалъ лицо руками и издавалъ свои особенные звуки.

— Ахъ, Боже мой. Вы не хотите спать?

— Нтъ. —

— Хотите чаю?

Онъ залилъ себ чайникъ и было забылъ про него. Теперь онъ вспомнилъ и предложилъ мн. Мы стали пить.

— Они говорятъ. А тутъ какъ, какъ тутъ они бы сдлали?

— То есть о чемъ это вы?

— Да все о томъ же. Какъ бы они разошлись, когда...

— Разумется, — сказалъ я, — есть такія условія ужасныя.

— Совсмъ нтъ, закричалъ онъ, — не особенныя, а это общія условія всхъ. Да хотите, я вамъ разскажу? хотите?

— Да, я очень радъ, если вамъ не тяжело.

— Мн? Мн тяжело молчать и думать. А вы поймите. Хотите?

Онъ облокотился руками на колни и, сжавъ виски, началъ. ^[145]