Полное собрание сочинений. Том 27.

Не помню, какъ прошелъ день. Вечеромъ поздно она пріхала. Первый взглядъ ея на меня: испуганный, хитрый и вопросительный, и видъ ея — счастливой удовлетворенности — сказалъ мн все. Да, она все сдлала. Это врно! Но какъ я узнаю? Узнаю такъ, чтобы не было сомннья, чтобы можно было уничтожить эту радость, это сіянье въ глазахъ и вызвать то испуганное выраженье, когда я душилъ ее. И руки и пальцы мои сжимались.

Какъ, отчего это сдлалось? Но несмотря на все это, что я передумывалъ, на меня нашло вншнее спокойствіе. Он почти ничего не замтили. Такъ, я дурно спалъ — было достаточное объясненіе.

XXIV.

— И вотъ начинаю я, какъ тигръ, подкрадываться, чтобъ растерзать, наврное растерзать. «Нужно узнать, нужно доказать» — говорю я себ, но въ сущности мн нужно одно: растерзать. Откуда бралось что, я не знаю, но я сдлался веселъ, и она ничего не замчала. Мало того, что я сдлался веселъ, я почувствовалъ къ ней особенно сильно то, что я называлъ любовью въ этотъ вечеръ. Она была, казалось мн, особенно хороша.

Ну, все сдлали, веселились, смшныя приключенья, дтямъ гостинцы, докторъ сказалъ, что Маш надо то-то. О немъ ни слова. И я ни слова, но только тонко выпытываю, было ли ей время быть съ нимъ наедин, разлучалась ли она съ Полиной.

Оказалось, да. Боле двухъ часовъ Полина была у игуменьи въ монастыр, а жена ждала ее дома. Для всякаго человка это ничего бы не значило, но для меня это было такое же доказательство, какъ бы я видлъ ихъ въ объятіяхъ другъ друга. Узнать это мн было даже страшно. Хотлось узнать, не была ли она съ кмъ нибудь въ это время. Нтъ, она была одна. Стало быть, все ясно. На минуту забилось сердце, но опять затихло. Некогда было, теперь надо было дйствовать. И я торопился дйствовать. Все должно было разъясниться ночью, вечеромъ...

XXV.

Будетъ она, какъ жена Урія, искать сближенія съ мужемъ, чтобы скрыть грхъ свой? Будетъ, то нтъ сомннія, и я знаю, что сдлать. Руками? Нтъ, нтъ, руками долго и можно ослабть.

И когда вс еще сидли за чаемъ, я вышелъ въ кабинетъ и взялъ маленькій кривой булатный кинжалъ, который вислъ у меня съ ягташемъ, и вынулъ и, ощупавъ, остро ли лезвіе, вложилъ его въ ножны. Да, этимъ. Отчего же не этимъ? Чмъ нибудь же надо. А себя? Себя? Зачмъ? Да надо же. Ну, хорошо, и себя. Но тамъ видно будетъ. Главное — чтобы ей перестало быть забавно.

Мы посидли еще, простились, и я пошелъ раздваться.

— Ты, пожалуйста, не засидись, а приходи скоре. Я устала, а ты опять разбудишь.

И она улыбалась заманивающей улыбкой. И два яда слились въ моемъ сердц: ядъ страсти плотской любви къ этой женщин и ядъ ревности, получившей подтвержденіе этимъ обращеніемъ.

Я пришелъ въ кабинетъ, раздлся, надлъ халата и слъ задумавшись. Мн стало страшно то, передъ чмъ я стоялъ. Надо было разобраться. Трудно было, но надо было. Я попробовалъ было подумать, какъ еще поступить. Сказать ей? Вызвать ея признанье, ухать, оставивъ письмо, или еще какъ? Но и то, и другое, и третье было слишкомъ сложно, трудно, и, главное, при этомъ надо было отказаться отъ половой любви, а я никогда такъ страстно не желалъ ея и никогда такъ страстно ее не ненавидлъ. «Нтъ, этого не разберешь», сказалъ я себ, и тотчасъ же рука моя потянулась за папироской, и я жадно ихъ выкурилъ дв — одну за другой — и всталъ и пошелъ къ ней. Выходя изъ двери, я взглянулъ на ягташъ съ висвшимъ подъ нимъ ножикомъ. Какъ она будетъ ждать меня? Въ какомъ положеніи? Это ршитъ многое. Она сказала, что устала. Если это правда, она давно успла уже лечь. Но нтъ, она, чего я ждалъ и чего боялся, она сидла передъ туалетомъ еще безъ кофточки, поднявъ полныя, блыя [руки] надъ головой, устраивая свою ночную прическу. Она оглянулась. Да, это жена Урія. Я — Урій. Такъ, этотъ мальчишка, грязное существо, валявшееся во всхъ гнояхъ Парижа, — онъ Давидъ, онъ Царь, а я нуженъ только для того, чтобъ скрыть....

XXVI.

Да, чмъ страстне были ея ласки, тмъ зле была моя ненависть и тмъ тверже устанавливалось мое ршеніе. Она продолжала врить мерзавцамъ, она спорила, пока еще я спорилъ о томъ, что благоразумне посвятить себя тмъ дтямъ, которыя есть, чмъ рожать вновь, что тутъ грха нтъ, и ни на минуту не сдавалась. Но тутъ она вдругъ забыла это и согласилась со мной. Я уже было забылъ все, я былъ побжденъ нгой страсти, но тутъ уже была очевидность. Я отошелъ отъ нея и пошелъ къ двери.

— Куда же ты?

Да, вс эти ласки только слабыя повторенія того, что было тамъ.

— Я? Ничего. Я...

— Что съ тобой? Что ты? Вася, что ты?

Я слышалъ ея испуганный голосъ, и онъ еще больше подтверждалъ меня. Я, ни минуты не останавливаясь, пробжалъ въ кабинетъ, схватилъ ножъ, вынулъ изъ ноженъ, бросилъ ихъ. Они завалились за спинку дивана. «Надо будетъ поднять ихъ посл, а то забудешь». И я тихо вошелъ въ ея комнату.

Она сидла на краю постели и улыбнулась, увидавъ меня.

— А я испугалась. Что съ тобой сдлалось? Я ду....

— Ты думала, что можно быть моей женой и отдаваться другому..

— Вася, что ты?