Но я не слушалъ ее, я слушалъ свои слова. Я говорилъ, что убью, и убью, и какъ это сдлалось, я не знаю. Она поднялась ко мн, увидавъ ножъ и желая схватить меня за руки, но я вырвалъ руку и запустилъ кинжалъ снизу и почувствовалъ, что онъ пошелъ кверху. Она упала, схватила за руку меня, я вырвалъ кинжалъ руками. Кровь хлынула... Мн мерзко стало отъ крови ея. И чтобы мерзость стала больше еще, чтобы все потонуло въ мерзости, я кулакомъ ударилъ ее по лицу. Она упала.
Я вышелъ къ горничной.
— Подите, скажите всмъ. Я убилъ жену.
Я ушелъ въ кабинетъ, слъ у себя и выкурилъ папироску.
Сестра въ кофточк, блдная, плачущая вышла ко мн.
— Базиль. Что это? Что ты сдлалъ?
— Я убилъ.
— Боже мой! Но она жива, она мучается... Поди къ ней.
— Зачмъ?
— Поди къ ней.
— Умретъ она?
— Не знаю, ахъ, Боже мой!
Я подошелъ къ двери, открылъ. Она лежала изуродованная, лицо распухло, и посинли щека и глазъ. Мн не жалко было. Мн было только гадко. И одинъ вопросъ мучалъ меня: а что какъ я ошибся? У! — Она поманила.
— Прости меня, прости, — сказала она.
Я молчалъ.
— Я не могла, я не знала... Я гадкая, но я не виновата, право не виновата. Но неужели я умру? Неужели нельзя помочь? Я бы жила хорошо... Я бы... искупила...
Откуда она взяла это слово? Она сознавалась, стало быть. Сознавалась! A мн было жалко только себя.
Тутъ только, съ этой минуты, я проснулся....
Она умерла, меня судили...
И оправдали, скоты! Такъ вотъ что. Вотъ и перенесите. А что старикъ вретъ...
— Да вдь старикъ это самое и говоритъ, — робко сказалъ я.
— Старикъ? У! Да онъ это и говоритъ, и я это говорю. Только на ея одр я полюбилъ ее. Какъ по любилъ! Боже мой, какъ полюбилъ!
Онъ зарыдалъ.
— Да, не она виновата. Будь она жива, я бы любилъ не ея тло и лицо, а любилъ бы ее и все простилъ бы. Да если бы я любилъ, и нечего бы прощать было....
** № 14.
Только что старикъ ушелъ, поднялся разговоръ въ нсколько голосовъ.
— Старого завта папаша, — сказалъ прикащикъ.
— Вотъ домострой живой, — сказалъ адвокатъ.
— Да, много еще пройдетъ время, пока выработается человческое отношеніе къ женщин, — сказала дама.
— <Положимъ, — сказалъ адвокатъ, — но согласитесь, что при его взгляд легче опредленіе отношеній.
— Легче, но за то это отношеніе дикихъ. Держать въ рабств женщину, которая уже не любитъ.>
— Однако, — сказалъ адвокатъ, — въ Европ уже вырабатываютъ новые формы — во-первыхъ, гражданскій бракъ, во-вторыхъ, разводъ.
— Только мы отстали, — сказала дама. — Разводъ разршаетъ все. Какъ только есть разводъ, то будетъ и бракъ истинный, когда люди будутъ знать, что они не на вки связаны, не рабы.
Прикащикъ слушалъ улыбаясь, желая запомнить для употребленія сколько можно больше изъ ученыхъ разговоровъ.
— Какже такъ разводъ исправитъ бракъ? — неожиданно сказалъ голосъ нервнаго господина, который незамтно подошелъ къ намъ. Онъ стоялъ въ коридор, положивъ руки на спинку сиднья и, очевидно, очень волновался: лицо его было красно, на лбу надулась жила, и вздрагивалъ мускулъ щеки. — Это все равно, что сказать, если разорвался вотъ рукавъ, такъ его совсмъ оторвать.
— Я не понимаю вашего вопроса, — сказала дама.
— Я говорю: почему разводъ закрпитъ бракъ?
Господинъ волновался, какъ будто сердился и хотлъ сказать непріятное дам. Она чувствовала это и тоже волновалась.
— Признакъ, признакъ — любовь. Есть любовь, то люди соединяются, нтъ любви — люди расходятся. Это очень просто, — сказала дама.
Нервный господинъ тотчасъ же подхватилъ это слово.
— Нтъ-съ, не просто. Каждый мужъ и каждая жена въ первый же годъ разъ 20 думаютъ, что они перестали любить, и опять начинаютъ. Какъ же тутъ быть?
— Должна быть полная любовь. И бракъ долженъ опредляться только любовью. Тогда не будетъ этихъ ошибокъ.
— Не понимаю.
— Он говорятъ, — вступился адвокатъ, указывая на даму, — что если бы былъ разводъ, то какъ женщина, такъ и мущина, зная впередъ, что ихъ соединяетъ только ихъ желаніе, что каждый можетъ всегда покинуть другаго, зная это, брачующіеся серьезне относились бы къ браку, а въ случа ошибки могли бы свободно расходиться, и не было бы тхъ недоразумній и неясности, которыя существуютъ теперь. Такъ ли я понимаю? — обратился онъ къ дам. — Я тоже полагаю...
Дама движеніемъ головы выразила одобреніе разъясненію своей мысли.
Но нервный господинъ, очевидно, съ трудомъ удерживался и, не давъ адвокату договорить, началъ:
— Да, но по какимъ бы признакамъ узнавать, что наступило время развода? Вы говорите, что признакъ того, что супруги не могутъ жить вмст, есть прекращеніе любви. Да какже ршить, прекратилась любовь или нтъ?
— Да какже не знать? Это чувствуется.
— Какже чувствуется? А ссоры, которыя бываютъ между всякими супругами, — что же он — прекращеніе любви?
— Нтъ, ссоры если бываютъ, то это ссоры, а все таки есть любовь. Развестись слдуетъ, когда нтъ любви.
— Да какъ это узнать?
— Всякій знаетъ, что такое любовь.
— А вотъ я не знаю и желаю знать, какъ вы опредляете.
— Какъ? Очень просто: любовь есть исключительное предпочтенiе одного или одной передъ всми остальными.