Полное собрание сочинений. Том 33. Воскресение. Черновые редакции и варианты

Теперь, когда встртилась эта возможность препятствія его женитьб, его сомннія о томъ, сдлать или не сдлать предложеніе, прекратились, и онъ только боялся того, что его поступокъ съ Катюшей узнается всми и въ особенности чистой, благородной Мисси. Теперь его занимала больше всего мысль, какъ бы скрыть свое прежнее отношеніе къ Катюш и вмст съ тмъ сколько возможно помочь ей. «Оправдать ее или смягчить наказаніе и потомъ отъ неизвстнаго послать ей денегъ»… думалъ онъ.

Правда, было еще въ глубин души его чувство, не то что раскаянія, но отвращенія къ себ, гадливости передъ собой, но чувство это такое маленькое, не слышное, а чувство страха, стыда было такое большое, что это чувство недовольства собой было почти незамтно.

* № 21 (рук. № 11).

<А между тмъ отвтъ этотъ находился при дл, зашнурованномъ на стр. 154. Отвтъ этотъ находился въ отношеніи Губернскаго правленія къ слдователю о выдач фармацевту Блоку 19 р. 78 к. за реагенціи, употребленные имъ для изслдованія внутренностей купца Смлькова. Изслдованіе этихъ внутренностей стоило фармацевту не боле 80 копекъ, а онъ требовалъ и получилъ 19 р. 78 к., и потому понятно было, для чего онъ такъ старательно описывалъ результаты изслдованія. Точно тоже соображеніе относилось и къ городскому врачу, писавшему протоколъ; точно тоже относилось и къ секретарю, и прокурору, и предсдателю, и членамъ судебной палаты, и составителямъ законовъ, по которымъ все это длалось, получающимъ свои десятки, сотни и тысячи каждое 20 число.>¹⁸⁶

* № 22 (рук. № 11).

«Какъ она расширла, – думалъ онъ, – откуда взялись эти широкія, одутловатыя щеки, эта подпухлость подъ глазами? Складъ губъ тотъ же, но какъ измнилось ихъ выраженіе. То было дтское, невинное, радостное, а теперь чувственное и мрачное. А главное – глаза. Нетолько нтъ того прежняго ласковаго, радостнаго и стыдливаго выраженія, а, напротивъ, что то остановившееся, наглое, безстыдное и скоре сердитое. И косины стало больше. А шея? Этотъ ужасный голый, блый столбъ шеи, который она выставила, очевидно нарочно откинувъ воротникъ халата. И выпущенныя изъ подъ арестантской косынки пряди черныхъ волосъ. Это – это другая. Другая? Но кто же эта другая? Вдь женщина эта несомннно та самая Катюша, которая въ Свтлое Христово Воскресенье у паперти церкви христосовалась тогда такъ невинно съ нищимъ, и потомъ снизу вверхъ смотрла на него, любимаго ея человка, своими влюбленными, смющимися глазами.

И какъ это сдлалось? Не я же одинъ виною этаго? Разумется, жестоко было то, что я тогда ухалъ, – главное эти ужасныя деньги. – Онъ всегда краснлъ, когда вспоминалъ, какъ онъ ей сунулъ ихъ. – Не я же одинъ. Разв не вс длаютъ такъ? Только этотъ странный случай, что я попалъ въ присяжные въ это дло. Но все таки это ужасно, ужасно! И чмъ это кончится? Поскорй бы уйти и забыть»…

* № 23 (рук. № 7).

Тотчасъ же посл этаго судьи встали, встали и присяжные, и подсудимыхъ вывели. Вс, кром подсудимыхъ и Нехлюдова, испытывали радостное чувство, точно посл длинной съ молебномъ и водосвятіемъ обдни. Предсдатель объявилъ присяжным, что они могутъ итти по домамъ, съ тмъ чтобы явиться завтра къ 10 часамъ, и вс тронулись вонъ изъ залы по коридору къ снямъ и швейцарской.

Все, что продлывалось на этомъ суд, и самый судъ и результатъ его – приговоръ – представлялось теперь Нехлюдову до такой степени нелпымъ, что онъ, выходя изъ суда и обгоняя выходившихъ тоже судей и членовъ, удивлялся, какъ имъ не совстно все это длать, какъ они могутъ не смясь смотрть въ глаза другъ другу и какъ могутъ эти старики сторожа и швейцары такъ почтительно вытягиваться, отвчать, подавать пальто и палки. Вдь во всемъ, что тутъ длалось во имя справедливости и разума, очевидно, не было ни подобія того и другого, не было даже приличія. Справедливости не было и подобія потому, что очевидно было, что если кто нибудь виноватъ въ томъ, что случилось, то, очевидно, виноваты въ этомъ прежде всего т Розановы, которые держали такіе дома, т купцы, которые здили въ нихъ, т чиновники, то правительство, которое признавало и регулировало ихъ, и т люди, которые, какъ секретарь, прокуроръ, членъ суда въ золотыхъ очкахъ и самъ танцоръ предсдатель, которые здили въ эти дома, и, главное, т люди, которые, какъ Нехлюдовъ, приготавливали товаръ въ эти дома. Но никого изъ этихъ виноватыхъ не судили, даже не обвиняли, а обвиняли тхъ несчастныхъ, которые въ данныхъ условіяхъ не могли поступить иначе.